«Аполлон-8»

Борман был совершенно не знаком с Гриссомом, но знал о его репутации. Тот прославился как первоклассный летчик, имевший на счету более сотни боевых вылетов во время Корейской войны, и обладал железным характером, необходимым для такой деятельности. Прямая грубоватая манера импонировала друзьям и многим сослуживцам, однако для людей, не знавших его близко, он был примерно так же обаятелен, как средних размеров клумба с кактусами.

Борман и в Вест-Пойнте, и в ВВС видывал людей куда хуже и надеялся, что разговор с Гриссомом пройдет нормально. В доме Гриссома он появился ровно в назначенное время, выслушал все, что должен выслушать, отвечая в нужных местах и даже отчеканивая по-военному «да, сэр» и «нет, сэр» там, где требовалось. Уходя от Гриссома, Борман довольно уверенно полагал, что все прошло как нужно.

На следующий день его вызвал Слейтон.

– Фрэнк, – сказал главный астронавт на этот раз, – я снимаю тебя с «Джемини-3». Гас хочет, чтобы полетел Джон Янг.

Борман не ответил: он просто-напросто не решался заговорить. Слейтон ничем не объяснил такое решение Гриссома – вероятно потому, что у самого Гриссома объяснений никто не просил. Его корабль – его экипаж. Борман лишь кивнул, поблагодарил Слейтона за уделенное ему время и вышел из кабинета.

– Подумаешь, – отвечал он в последующие дни всем, кто спрашивал. – Если я ему не нужен, то и он мне тоже.

Через несколько дней Слейтон вновь вызвал Бормана к себе в кабинет – на этот раз сказать, что Фрэнку выпала короткая соломинка: его определили на «Джемини-7». Впрочем, у главного астронавта было наготове и утешение: на этот раз Фрэнк будет командиром экипажа. На правом сиденье будет моряк Джим Ловелл – тому, видимо, досталась соломинка еще короче[9].

Борман и Ловелл по распоряжению Слейтона немедленно начали готовиться к полету на «Джемини-7», худшему заданию из всех возможных, пока оно не превратилось в нечто совершенно другое.

Глава 3

Лето – осень 1965 г.

Пока экипаж «Джемини-7» проходил тренировку перед своим первым космическим полетом, астронавты узнали много нового, в том числе выяснилось, что каждый врач в НАСА почему-то считал, что если за неделю он не смог прицепиться ни к одному из астронавтов, то неделя не удалась. Медицинские эксперты воспринимали астронавтов как объект одного из грандиознейших контролируемых экспериментов за всю историю науки: небольшая группа тщательно отобранных, превосходно обученных мужчин – представителей биологического вида, специально созданного для существования на Земле, в условиях стандартной земной гравитации 1 g, определенного температурного режима и защиты от радиации. И вот их вынут из этого инкубатора и поместят совсем в другую среду на часы, дни или более долгие периоды, а научное сообщество будет наблюдать за реакцией подопытных на такую резкую смену места обитания.

Более того – этих летающих «лабораторных крыс» не приходилось даже упрашивать отдаться в руки экспериментаторов. В отличие от студентов, которых на эксперименты заманивали обещаниями карманных денег или дополнительных баллов, астронавты сами просились на эту работу, даже истово соперничали ради ее получения и соглашались выполнять чуть ли не даром. Врачам оставалось лишь кое-как себя сдерживать.

Первая партия астронавтов выдержала почти бесконечные обследования, и никто не скрывал, что медицинские опыты, перенесенные пилотами ради вступления в ряды астронавтов, были изматывающими, инвазивными и откровенно унизительными. Во время публичной пресс-конференции 1959 г. в Вашингтоне, когда астронавтов впервые представили публике, им простили бы даже спотыкание по пути к трибуне. Посреди тщательно срежиссированного действа один из репортеров крикнул что-то пресс-секретарю НАСА, который передавал вопросы публики астронавтам. Пресс-секретарю явно не хотелось повторять вопрос, но деваться было некуда.

– Тут спрашивают… э-э-э… не согласятся ли джентльмены ответить… э-э-э… какое медицинское обследование им больше всего не понравилось?

Репортеры захохотали, руководство НАСА неловко заерзало, астронавты с улыбкой переглянулись. Вопрос был в самый раз для Уолли Ширры.

Уолли Ширра уже успел зарекомендовать себя хулиганом и любителем розыгрышей. Он никогда не мог удержаться от соблазна – обычно на официальных приемах в присутствии высоких чинов ВМС – громко спросить коллегу-офицера: «Эй, ты морская черепаха?» У спрошенного оставалось по обычаю два варианта на выбор: либо ответить «да, можешь поклясться своей задницей», либо промолчать – во втором случае он обязан поставить выпивку всем присутствующим. Ни тот ни другой вариант не вызывали у жертвы никакого восторга, но по жестким правилам летчицкого братства спрошенный обязан безоговорочно выбрать одно из двух.

На пресс-конференции 1959 г. Уолли был готов выпалить ответ на неловкий вопрос, однако Джон Гленн его опередил: