Завтрак – стейк с яйцами, тост, фрукты, сок и кофе – был стандартным еще со времен «Меркурия», традиция кормить дублеров вместе с основным экипажем тоже оставалась неизменной. В то утро это означало завтрак в компании Нила Армстронга, Базза Олдрина и новичка Фреда Хейза. Взглянув в их сторону, Ловелл поймал себя на мысли, что если бы не больной позвоночник Майкла Коллинза, то он сам сейчас сидел бы среди тех трех астронавтов, которые остаются на земле. С Хейзом, который заменил его в команде дублеров после того, как он сам принял место Коллинза в основном экипаже, Ловелл познакомился совсем недавно, но уже оценил его по достоинству. Новичок успел изучить LM и стать экспертом не хуже Андерса, только, в отличие от Андерса, ему еще мог представиться шанс полетать на этом аппарате.
Репортеры, толпящиеся снаружи в предрассветном холоде, могли увидеть астронавтов только после того, как те переоденутся в скафандры и выйдут к автобусу. Впрочем, на завтраке присутствовал специально назначенный фотограф, который должен был последовать за экипажем, когда придет время облачаться в скафандры. И хотя астронавты не возражали против того, чтобы их фотографировали во время еды, съемка при надевании скафандров была совсем другим делом.
Надевать космический скафандр совсем не то, что рыцарю облачаться в боевые доспехи, и чем меньше публика об этом знает – тем лучше. Процесс этот долог и тягостен, и с каждой надеваемой деталью костюма астронавт становится все более беспомощным и потому полностью зависимым от техников. Они надевают на него ботинки, натягивают штаны, пристегивают перчатки к рукавам. В итоге получается не человек, а подобие надутой и неуклюжей карнавальной повозки, и для пущего унижения его еще заставляют пролежать несколько минут в особом кресле, как вытащенную из воды морскую черепаху, опрокинутую на спину: подышать кислородом из системы жизнеобеспечения, чтобы должным образом подготовить себя. И лишь после этого астронавта вновь поднимают на ноги и позволяют выйти к автобусу, который довезет его до старта.
Пока астронавты проходили неприятную процедуру облачения в скафандры, шестеренки огромного механизма мыса Кеннеди пришли в движение. Ракета уже была заправлена топливом и стояла на старте – почти 3000 т металла и топлива плюс еще 550 кг, которые добавятся после того, как влажный флоридский воздух сконденсируется до ледяной корки на поверхности ракеты, в баки которой залиты жидкий кислород и водород.
На пляжах мыса Кеннеди зрители вылезли из палаток и машин, сонно мигая при виде рассветного солнца и настраивая бинокли на ракету, стоящую в 5 км от них. Внутри огромного пускового зала – намного большего, чем в хьюстонском ЦУП – 350 человек уже сидели за пультами. Впрочем, отсюда управлять полетом предстояло только в это утро: как только сопла двигателей поднимутся над башней обслуживания, командование перейдет к Хьюстону и к дальнейшему полету пусковой зал не будет иметь отношения.
Рокко Петроне, руководитель пуска, видел весь зал от своего пульта у задней стены и пристально наблюдал как за состоянием ракеты, так и за состоянием сотрудников. Любой из операторов, вставший у своего пульта – то ли из-за волнения, то ли из-за того, что захотелось размяться, – немедленно слышал в наушниках голос Петроне с повелением сесть обратно. Успешный запуск напрямую зависел от дисциплины в зале.
Когда Борман, Ловелл и Андерс наконец вышли из здания, где их одевали в скафандры, они оказались среди настоящей бури вспыхивающих фотокамер и выкриков. Репортеры теснились, отделенные ограждением, чтобы не занимать дорожку от двери здания до двери автобуса, и засыпали их вопросами. Астронавты в одной руке несли чемоданчик с переносной вентиляционной установкой, другой махали публике. Все окружающее они видели через стекло сферического гермошлема, звуки доносились до них по большей части в виде приглушенного шума, как при погружении под воду. Когда астронавты забрались в автобус и за ними закрылась дверь, звуки перестали долетать вовсе.
По пути к стартовой площадке почти не разговаривали, как и во время подъема на лифте. Побережье Флориды мало-помалу уходило вниз, а перед глазами тянулась заледеневшая, веющая холодным паром вертикальная стена ракеты. Через слой льда проступало изображение американского флага на корпусе и заглавные буквы «USA» и «United States», написанные на первой и второй ступени сверху вниз – так, что перед поднимающимися на лифте астронавтами буквы ползли в обратном порядке.