Апологеты. Защитники Христианства

Равным образом временное значение, должествовавшее прекратиться с пришествием Христа, имели и те установления Моисеева закона, которые были прообразами христианства. «Таинство агнца, которого Бог повелел закалать, как пасху, было прообразом Христа, кровию Коего верующие, по мере свой веры в Него, помазывают дома свои, т. е. самих себя. А что и эта заповедь об агнце была дана на время, я докажу так. Бог нигде не позволяет закалать пасхального агнца, как только на том месте, на котором «пребывало имя Его» (Втор. 16, 5, 6): потому что он знал, что после страдания Христа придут дни, когда место Иерусалима будет предано врагам вашим, и все вообще приношения прекратятся. Агнец, которого велено было изжарить всего, был символом страдания крестного, которым имел пострадать Христос. Ибо когда жарят ягненка, то его располагают наподобие фигуры креста: один вертел проходит через него прямо от нижних оконечностей к голове, а другой поперек плечных лопаток, на которых держатся передние ноги ягненка. Подобным образом те два козла во время поста, из которых одного отпускали, а другого приносили в жертву, возвещали двоякое пришествие Христа: первое, – когда старцы вашего народа и священники вывели Его, как козла отпущенного, наложили на Него руки и умертвили, и другое пришествие Его, так как вы на том же месте Иерусалима узнаете Того, Кого вы обесчестили и Который был приношением за всех грешников, желающих покаяться и соблюдающих пост предписанный Исаиею. Вы также знаете, что и это приношение двух козлов, которых велено было приносить во время поста, не позволено нигде совершать, кроме Иерусалима (гл. 40). И приношение пшеничной муки, которую велено было приносить за очистившихся от проказы, было прообразом хлеба Евхаристии, который заповедал приносить Господь наш Иисус Христос в воспоминание страдания, подъятого Им за людей, очищающих свои души от всякого греха, а вместе для того, чтобы мы благодарили Бога как за то, что Он освободил нас от греха, в котором мы были, и совершенно разрушил начальства и власти через Того, Который сделался страждущим по воле Его. Посему-то Бог, по словам (Мал. I, 10–12), отвергает жертвы ветхозаветные, о жертвах же, которые мы язычники приносим на всяком месте, т. е. о хлебе Евхаристии и также о чаше Евхаристии, еще тогда он предсказывает, что имя Его мы прославляем, а вы оскверняете. И заповедь, повелевающая чтобы младенцы непременно обрезывались в восьмой день, была прообразом истинного обрезания, которым мы обрезались от заблуждения и греха через Господа нашего Иисуса Христа воскресшего из мертвых в первый день недели, который в счислении всех дней по их круговороту называется восьмым, хотя и остается первым (гл. 41). Двенадцать звонцев[4], висевших на длинной одежде первосвященника, были символом двенадцати апостолов, которые были укреплены силою вечного священника Христа, и голос которых, согласно пророчествам (Пс. 18, 4; Ис. 53, 1.2), наполнил всю землю славою и благодатью Бога и Христа Его. Так перечисляя все прочие постановления Моисеевы, я мог бы доказать, что они были прообразами, символами и возвещениями того, что имело случиться со Христом, – тех людей, которых вера в Него была предузнана, равно как и действий, которые надлежало совершать Самому Христу» (гл. 42).

Доказавши, что обрядовый закон Моисеев имел временное и подготовительное по отношению к христианству значение, Иустин делает отсюда наставительный для иудеев вывод: «Итак вы должны постараться узнать, каким путем можете получать отпущение ваших грехов и надежду на наследство, обещанных благ; а нет другого пути, кроме того, чтобы вы, познавши нашего Христа и омывшись тем крещением во оставление грехов, о котором возвещал Исаия, жили потом без греха» (гл. 44). Этим выводом окончательно разрушалась горделивая, высказанная Трифоном в начале беседы, надежда иудеев вековечно получать спасение через соблюдение закона Моисеева.