Апология

Под столбы атмосферы к зубцам, округлённым закатом,
поднимается слева Ока по гудкам к городкам, к перекатам,
блюдцами окон, расквашенной в кашу малиной —
длинная вода над лиловой глиной —
вязкое тело, тянущееся неловко,
на голени присела — далеко — божья коровка
в чёрных крапинах, перерезанная, исчезает
тикающими к темноте заныканными часами.

В городе будут случаться странные вещи:
буквы стучать по вывескам, тополя обнаружат плечи
женщин, опутают лица их неотвязным пухом
и наклеют улыбки девочек на синие рты старухам.
Всё переменится в сумерки: в воробьиной истерике
будут качаться парочки в шевелящемся скверике,
будут плавать пьяницы на пробковом шевиоте
дрейфующих пиджаков; головами на эшафоте
будут таращиться с плакатов отрубленные лица,
галки застрянут в карканье, как больные в больницах,
а нездоровые звёзды в их гнёздах — в шараханьи страшных веток,
обводимых луной — её злым рентгеновским светом.

Да, всё изменится, даже группа электрической крови
у бордовых трамваев, заходящихся в рёве
на поворотах рельс, на внезапных изгибах
переулков, поднимающих золотых рыбок
в покачивающихся аквариумах из янтарных стёкол.
Никак не стащит перчатку сталинский сокол,
озирающий мглу с высокого постамента,
под которым утюжится пароходами лента
Волги, кажущейся тлеющим кое-где провалом,
выползающая из его руки, и чернеющая разбомблённым вокзалом.

III

День, перешедший в ночь, нож обломал в воде.
Скрывается от мусоров и граждан.
Везде его фотографии: крупно набрано «ДЕНЬ»:
год рожденья… приметы… «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА КРАЖИ».

Граждане пьют чай. Юноши угощают своих
и не своих девушек мороженным и шампанским.
Убежавший от стражи день притих
на тихой малине в тёмном районе шпанском.

Ты, бритая голова. Ты, оловянный взгляд.
Отсидись до утра. Не рыпайся. Будь спокоен.
Улицы без тебя ночь напролёт блестят.
Полнолунье качается в арках пустых колоколен.

11 марта 95 ___________________

* все еще видны плохо затертые слова: «Сталинскому соколу».

НЕБО ВОСПОМИНАНИЙ