Апология церковной веры

Видимый мир служил оболочкой для внутреннего мира. Внутренний мир в умах и сердцах первых людей управлял отношениями Творца со всей тварью.

Подумать только: мысли и чувства двух человек управляют всей вселенной! Но, строго говоря, что здесь странного? Если сам Творец существует вне пространства и времени. Протяженность и масса – не те категории, которые можно к Нему приложить. Про Него нельзя спросить: Он большой или маленький? А в сущности своей Он есть Любовь. Наверное же, и сотворенная любовь для Него могла быть главной целью всей затеи с творением! Тем более что это и главная проблема. Растянуть галактики на мегапарсеки и световые годы – это для Всемогущего не сложно. Сложнее сделать то, что стоит на грани Его всемогущества. Попробуй-ка создать любящее существо, которое должно любить свободно. Побуди к любви того, кого принципиально нельзя к этому принудить! Это дело лежит возле самой двери в страну логических абсурдов, возле которой мы уже погуляли, и куда Бог действительно не может зайти. А пространство нашей вселенной, сорок порядков в макромир, сорок порядков в микромир, парсеки туда, ангстремы сюда – это все пустяки для Творца в сравнении с любовью сотворенного существа.

Красивая штуковина – вселенная с вертящимися газовыми шарами. На снимки с аппаратов НАСА залюбуешься. Но для Всемогущего все это не ценнее, чем узоры на стекле в морозное утро. Он занялся такой забавой в творении, которая поистине достойна Его самого. Человек и его сотворенная любовь – вот штука, поистине стоящая на самой грани Божьего всемогущества. За этой гранью начинается страна невозможных вещей и действий.

Действительно, человек – это тварь на грани фантастики, в самом прямом (даже онтологически пугающем) смысле слова. Ты и я – на грани фантастики. Тварь, всецело зависящая от Творца, над вершиной и пропастью творения – и одновременно, тварь, свободная от Него.

Тварь, призываемая к любви, – и не понуждаемая к ней. Одной ногой над пропастью небытия. Дальше лежит онтологически невозможное: принужденная любовь или абсолютная свобода, то есть, как мы видели, именно небытие, в самом прямом смысле.

“Венец творения” – это не глупость и даже не метафора, не повод для твари, чтобы погордиться. То, чем ты хотел бы погордиться, – это ниточка над пропастью. Это дар и опасность в одном флаконе духовной свободы! Подлинно – венец творения. Дальше, действительно, творить уже некуда. Грань достигнута. За нею – абсурдное и невозможное.

В том мире, который придумал Творец, Его могущество мерится не световыми годами и не гигакалориями. Одна и десять в тридцатой степени калорий перед Ним одинаковое ничто. А одна любящая Его душа – вот это Его подлинная ценность. Иисус тоже говорил об этом, просто Он своим собеседникам не приводил этих примеров из физики, в которой они ничего бы не поняли (см.: Лк. 15, 7; Мф. 18, 10–11 и др.).

И вот, получилось так, что внутренний мир двух человек заставил Творца изменить весь окружающий их мир. Что здесь нелогичного? Ради их любви все и делалось, а теперь эта любовь вдруг почти исчезла. Что же удивительного в том, что ради возвращения утраченной любви и мир, окружающий людей, можно подвергнуть изменению.

И вот, мы поселены в мире, где много стало страданий, и в котором мы не вечны.

Мир страданий

И хорошо, что мы в этом мире знаем страдания и смерть. Почему хорошо?

Потому, что в этом мире мы знаем не только страдания и смерть. По крайней мере, большинство обычных людей.

Радость простого солнечного рассвета нам знакома. Радость любви родительской и супружеской большинству тоже знакома. Радость рождения новой жизни большинство людей тоже видели. Даже если вокруг нищета и война, радость все-таки есть и она не одна.

И вот, если в мире, где есть радость, постоянно встречается также и страдание, то своим совместным действием, они формируют в человеке способность к состраданию. Человек, переживший боль, и милостию Божией пока изъятый из ее пекла, может понять страждущего рядом. И помочь, – хотя бы для того, чтобы эта помощь когда-то посетила и его.

К тебе подходит нищий, и если ты в душе философ, то непременно подумаешь: я ведь на самом деле только на волос отстою от его судьбы. Богу достаточно случайно кончиком ногтя оборвать тот ничтожный и незаметный нерв моего благополучия, который представляется мне надежным тросом, держащим крепкий якорь моей судьбы. И я стану, как этот нищий, в один миг. И тогда мою судьбу станет держать паутинка человеческой милости, а я, как философ, буду прозревать за нею мощный трос Божественного Промышления.

Размышление, на мой взгляд, вполне достаточное, чтобы расстегнуть кошелек.