Апостол Филипп

Учитывая прения апостолов, так больше не могло продолжаться и гневливый Иоанн, озлобленный насмешками Нафанаила и инакомыслием Филиппа, воскликнул, что не может более считать братьями тех, кто искажает Слово Господа и глумится над памятью Сына Божьего. Филипп же в ответ назвал Иоанна ишаком упрямым и бесполезным. И много еще пустых слов было сказано, и люди, видевшие перепалку, перешедшую в рукоприкладство, пересказывали ее с большим удовольствием, отчего я чувствовал горечь и обиду за почитаемых мною старцев.

Я старался не упоминать этот постыдный конфликт в своих трудах, так как не делает он чести нашим учителям и лишь доказывает, что дюже много зла и зависти копится в нас, какую бы праведную и святую жизнь мы не вели.

Вернувшись за полночь в дом Стахия, разгружая кувшины, я встретил Прохора, который попросил меня о деликатном деле. Побоюсь гнева Божьего, но никогда Прохор не был мне приятен, он казался мне фанатичным и болезненно преданным господину. Подозреваю я, что своего хозяина любил и почитал он больше чем Господа, и ради первого бы отрекся от второго. К тому же глаз его был подбит в случившейся драке, и выглядел он как разбойник с тракта нежели верный последователь и ученик апостола. В ту ночь он спросил меня, где можно достать змеиного яду. В комнату гостей заползла змея,– объяснил он, – и Иоанн желал избавиться от нее, как можно скорее. Я подивился событию странному, так как змеи боялись суеты и людского шума и давно не ползали в черте города, кроме как в мрачном святилище Сабазия, где жила огромная премерзкая змеюка. Я предложил собственноручно изловить гада, однако Прохор поморщился.

– Не стоит делать лишних движений, – проскрипел он, – верный раб должен оградить господина от угроз и неприятностей, не так ли? Работа будет выполнена идеально, – в этот момент он сам казался мне змеей с угрожающим блеском в глубоко посаженных черных глазах.

Я вспомнил что, у торговца с соседней улицы были разные жидкости и порошки от ползающих и летающих тварей. Ничтоже сумняшеся, я сбегал к нему и растревожил посреди ночи его с домочадцами, прося не ради себя а, ради крайней необходимости. Я вручил Прохору сосуд с ядом, сказав, что Стахий с радостью оплатит расходы почетных гостей, но Прохор вдруг сжал мое плечо цепкими сухими пальцами.

– Не стоит беспокоиться, – громко зашептал он, – не будем тревожить радушного хозяина по пустякам.

Внезапно движением ловким он достал откуда-то из-под накидки звенящий мешочек и вручил мне – я почувствовал, что монет там больше, чем отдал я за смертоносную жидкость.

– Возьми и оставь лишнее себе, – ухмыльнулся мне Прохор, – Господин просил передать, что ценит расторопность, проявленную тобой в дни нашего пребывания. Пусть Стахий спит спокойно, а я позабочусь, чтобы спокойно спал мой Господин.

Увы, я взял монеты, и вынужден был утаить это от Стахия – никогда прежде не доставались мне неожиданные деньги, а мой хозяин хоть и тратился на гостей щедро, однако в обыденной жизни хватку имел деловую и славился скупым нравом.

Друг мой, ты читаешь мое письмо и не подозреваешь, сколько мучений и тяжелых мыслей принес для меня мой поступок. Очень тяжело писать мне эти строки, сердце ноет и болит, словно в ожидании неминуемого ужаса и расплаты. В думах своих я снова и снова переживаю эти события и пытаюсь остановить безумного раба и угрюмый силуэт за ним с горящим взором и густой бородой. Прости, Господь, мою глупую голову – я не властен над своими мыслями и подозрениями, они словно искушение от лукавого лезут мне на ум, и тогда я читаю молитвы, до тех пор, пока изнеможенный не падаю под утро на стылую постель, забывшись тяжелым сном.

Спустя два дня Иоанн, Прохор и Поликарп покинули город, желая посетить остров Родос. На прощание Иоанн потрепал меня по щеке, благословил и сказал загадочную фразу о том, что «Бог избирает самых преданных». Их уход показался нам поспешным, ибо многие ученики и последователи в Иераполе не были извещены, что апостол отправился на юг, и долго потом они приходили к Стахию под покровом ночи, желая встретиться с легендарным учеником.

А еще через день в храме Сабазия случилось необычное происшествие: сдохла ехидна – большой черный змей, обитающий в священном бассейне. Сейчас мы бы посмеялись над неразумными язычниками, но в те далекие годы ложные боги довлели чрезмерно над умами горожан. Поклонение Фригийскому Змею было обширным даже среди иных культов и обычаев, и римская власть вполне благоволила этому. Не буду скрывать, что и моя мать посещала святилище, когда одна из сестер сильно хворала, – неведомые мне силы вдруг отобрали у нее болезнь без следа. Рука моя стыдится описывать праздничные оргии в честь змеиного божества в дни солнцестояния – настолько мерзостны и нечестивы они были. Как оказался прав псалмопевец, говоря «все боги народов – идолы»¹⁸ . Неудивительно, что Господь, ужаснувшись, покарал заблудших и свергнул их идола.