Апостол Филипп

А потом из-за городской стены раздался свист кнутов и лязг сбруи. На тракт, где совершалось побитие, ворвались всадники. Это был десяток легионеров, а во главе его сотник Леонид. Тогда я не знал еще, что пожилой, но весьма крепкий центурион был весьма увлечен делами нашей общины, и состоял ее тайным членом, ибо римским солдатам строжайше запрещалось участвовать в культах и обрядах. Но учение Господа распространялось и среди военного люда. Воистину случилось Божье чудо – легионеры окружили апостолов, и именем императора центурион приказал прекратить травлю.

Как после стало известно мне от наших друзей, жена правителя города оказалась всех нас расторопнее и, предугадав исход событий, отправила весточку к центуриону в форт к югу от города. Леонид немедленно вмешался в происходящее, хотя и рискнул головой своей, приняв участие в судебном приговоре. Уговаривая Никанора и превышая свою власть, он убедил правителя снова взять обвиняемых под стражу до выяснения некоторых обстоятельств.

Культисты же стали роптать, мол, что за странные решения принимает анфипат: то передает правосудие Совету Жрецов, то снова вершит суд именем Императора. Никанор отвечал туманно и невнятно о том, что легат²⁰ не желает повторения событий иудейских, когда бродяги становятся святыми мучениками. Дело могло затянуться, и Леонид оказался бы в неприятном положении, хотя и был он крайне уважаемым центурионом – тем не менее, римские власти старались не вмешиваться в споры между поклонниками разных богов, отдавая такие споры на суд либо анфипата, либо, что еще предпочтительнее, местным общинам и советам жрецов.

Однако печальное известие прекратило вопросы и подозрения, так как святой апостол Филипп преставился на следующую ночь, не вынеся побоев. Смерть его остудила пыл обвинителей, ибо, по мнению их, месть свершилась, и оскорбленные боги были удовлетворены. Нафанаил также жестоко пострадал от казни – он долгое время не мог ходить, и Мариамна ухаживала за ним денно и нощно.

Нафанаил сильно скорбел по своему товарищу. В дни, когда смог вставать и передвигаться, он отправлялся на террасы²¹ и задумчиво смотрел на долины внизу. Я сопровождал его неоднократно, стараясь, чтобы не попадался он на глаза язычникам, и мы проводили время на белоснежных склонах в беседах об отстраненных вещах. Вряд ли я лучше узнал этого человека, Нафанаил любил пошутить, но о себе говорил неохотно. В дни скорби он был еще менее словоохотлив.

Мое чувство вины не утихало и приводило меня в отчаяние – иногда хотелось мне просто прыгнуть со скалы в долину, на которую набегала вечерняя тень. В один звездный холодный вечер я не выдержал и рассказал апостолу о своих подозрениях насчет змея, Иоанна и Прохора. Я был красноречив и жалок, я стоял пред ним на коленях и умолял простить.

И я вопрошал его:

– Может ли Господь допустить такое, чтобы между братьями, его самыми близкими и любимыми учениками, возникал раздор? Разве имеет смысл ваша вера, если любовь к ближнему так легко рвется взаимными непониманием и несогласием?

Нафанаил же сначала побледнел, выслушав меня. Потом улыбнулся через силу и тихо произнес:

– Дитя мое, мы всего лишь люди. И Учитель понимал, что мы всего лишь люди, – Нафанаил прикрыл глаза, – я думаю, он всегда догадывался, что один из нас отвернется от него, только не знал, кто, и не хотел знать… И он все равно прощал нас, и все равно он шел с нами, веря и надеясь в чистоту наших помыслов.

На мой удивленный взгляд, ибо тогда еще не понимал я смысла его странных слов, он сказал:

– Может быть, для того чтобы мы были честными и добрыми, нам необходимо, чтобы Он всегда шел с нами? Но, возможно, как только отходит он от нас, мы тут же становимся зверями – а если этого не происходит, значит, он все еще рядом.

– Он удалился на небеса! – вскричал я. – Его больше нет! Вы сами рассказывали об этом!

Нафанаил поморщился и посмотрел на мерцающие безмолвные звезды.

– Не скажу тебе наверняка, ушел ли он туда или нет, однако это не имеет значения, если ты хранишь память о нем и любовь к нему в своем сердце. Только так мы можем одолеть тернистый путь. Бывает, что мы теряем его по собственной глупости или страсти, но никогда он не теряет нас. Запомни это и пронеси через всю свою жизнь, данную тебе Господом…

– Но я не понимаю! Виновен ли я? Как жить мне дальше с моим страхом и подозрением? – спросил его я.

– Виноваты лишь мы, – сказал Нафанаил, – может, от гордыни, может, от старости, что пригибает нас к земле, а возможно, мы не так умны, как хотелось бы нашему Учителю. Но мы не только несем свет и истину, но также и смущаем умы, ибо какими бы праведниками мы не были, поведение наше не образец для подражания. Мне очень жаль, что ты стал свидетелем наших прений.