Апостол, или Памяти Савла

– У тебя было необыкновенное лицо, – Нируц опустил веки. – Ты смотрел на людей, узнавал многих. Но еще было видно, что тебе совершенно нечего делать там. Ты выглядел так, как будто в любой миг можешь повернуться и уйти. И забыть навсегда всех, кто был в том саду. Я тогда, помнится, сказал тебе, что дружил с твоим братом. Я хотел завязать разговор. Сказать по правде, я терпеть не мог твоего брата. Я мальчишкой был, но на дух не переносил Рафаила. Он казался мне болтуном.

– Мой майор, я после той встречи списался с Рафаилом. Брат ответил, что Тума бен Цебаота Нируца в их иешиве называли «вежливой гадюкой». Советовал держаться от Тума Нируца настолько далеко, чтобы можно было лишь увидеть однажды, как его кто-нибудь прирежет.

– Но когда я увидел тебя, – сказал Нируц, – я подумал, что вот этому-то парню нечего делать в захолустье. Послушай, ты не подведешь меня?

– Что ты такое говоришь, майор?

– Мое проклятое чутье. Я берусь за дело, которое может сломать мою карьеру. Мы с тобой сейчас беремся за дело, которое может уничтожить нас. Ты пойдешь со мной до конца?

– Ты удивляешь меня, – опасливо сказал Севела. – Я с твоего позволения пойду за ордерами.

В канцелярии он взял три листа, сунул в поясную тубу, потом сбежал по лестнице во двор, распахнул дверь кордегардии и крикнул:

– Аристарх, Нусим и Натан! На аресты! Живо, стражники!

В кордегардии затопали, послышался грохот опрокинутой скамьи, приглушенная ругань, из дверей один за другим вышли трое. Они оправляли пояса и дожевывали на ходу, смахивая крошки с бород.

– А ты кто? – спросил Севела, остановив за плечо незнакомого парня.

Стражник был молодой, высокий. Он торопливо завязывал толстыми пальцами тесьму плаща, когда Севела схватил его за крепкое плечо. Румяное белокожее лицо с редкими усиками и выпуклой бородавкой на щеке – Севела видел парня впервые.

– Стражник Гума Зокир, адон капитан! – уставно выкрикнул молодой конвойный и притопнул ногой. – В замену стражнику Нусиму Зокиру!

– Братья?

– Так и есть, братья, адон капитан. Я младший. Семейное, получается, дело. Отец служил, и нас наладил служить. Имею почтение доложить, Нусим Зокир в отпуске со вчерашнего дня! Имею почтение доложить, заменяю означеного Зокира во всех обязанностях!

– Тише, стражник, – Севела обернулся к Натану. – Ты его поучил чему-нибудь? Ты посмотри, какой он сопливый. А у нас аресты, нам надежных людей надобно иметь рядом.

– Всему учил, адон капитан, – сказал Натан. – Третий уж день учу. И Нусим его вразумлял. Присмотрим за молодым, адон. Коли он в брата, так хороший будет стражник.

– Пусть держится при тебе, – приказал Севела. – Он кровь видел?

– Кровь будет? – спросил Натан деловито. – Так я пойду наплечники надену.

– Ты меня слышал? – сердито спросил Севела. – Ты зачем в отряд сопляков берешь, дуралей? Ты что думаешь, раз он Нусима брат, так он и сам, как Нусим? Нусим битый-перебитый, надежный, я его во всех видах видел. А этот губошлеп бородавчатый…

– Присмотрим за ним, адон капитан, – пообещал капрал. – У них семья стражницкая. Парень славный.

– Во все глаза смотри! – строго наказал Севела. – Я хочу бойцов за спиной иметь, а не губошлепов. Крови нынче не будет, думаю. По ордерам значатся люди мирные. Бродячие кохены и один странноприимец из горожан. Но ты, Натан, смотри за молодым! Аресты важные, никаких оплошностей быть не должно. Аристарх, а ты не груби, где не надо!

– Имею почтение, адон! – невнятно сказал Аристарх и проглотил.

– Да что же вы жрете-то, когда время на аресты идти! – с сердцем сказал Севела. – Что, дожрать некогда?.. Аристарх, не бей никого без нужды. Слышал?

– Так, адон… Ужинали мы, – виновато сказал Аристарх.

– Выходите, – сказал Севела. – Ремни взяли? Мешки наголовные, путы? Натан – чтобы все под рукой… До полуночи следует управиться.

И они гуськом пошли из двора в прохладу темного вечера. Севела шел первым. Стражники шагали за ним, поскрипывали ремни, глухо бряцали окольцованные ножны. Натан сопел и источал едкий запах притирания, что от вшей. За оградой…

* * *

Пять лет он зарабатывал руками и ногами, спиной и шеей. Папа присылал с первого курса до последнего, но присылал «на прожитье». А кроме «прожитья» были ведь еще Гурзуф и Рига, кафе «Адриатика» в Староконюшенном, где подают офигительный шашлык и мускат «Лоел». Были джинсы «Джордаш» и кроссовки «Ромика» у фарцовщиков на «Беговой» и в Лужниках. Были еще книжки Урсулы Ле Гуинн, Саймака и Шекли, Юрия Казакова, Ахматовой, Торнтона Уайлдера и Стругацких – у книжных спекулянтов на Кузнецком.

Папина финансовая программа «прожитья» этого не предусматривала. И для Ленки, когда еще не развелись, хотелось покупать всякое – кружавчики там разные, духи «Клима», сапоги на «манной каше».