Апостол Павел

Позиции этих групп были не одинаковы, иудействующие коринфяне не настаивали на обрезании, несмотря на то, что почитали Моисеев Закон. Иудействующие колоссяне принимали только кошерную пищу и соблюдали разделение христиан евреев от христиан греков во время общих застолий[887]. В Колоссах и в Галатии настаивали также на соблюдении иудейских праздников, согласные с идеей ессеев, что календарь, созданный людьми, должен соответствовать небесному календарю, чтобы земные обряды проходили одновременно со службой ангелов на небесах[888].

Но в Азии главным предметом дебатов было обрезание, всегда считавшееся даже ессеями и эллинистами знаком Завета, который Бог заключил с Авраамом и его потомками[889]. Только обрезанные могли претендовать на наследие Авраама. В Иерусалиме в 51 году апостолы в этом вопросе сделали шаг вперед, допуская сосуществование двух типов христиан: христиан из иудейства, то есть обрезанных, и христиан из язычества, но они совершенно определенно не считали их равными друг другу. Христиан из язычников рассматривали как христиан второй категории, их сразу причисляли к обращенным Павла, когда обнаруживали. Впрочем, добавлялось, что Павел проповедует в других кругах «еще» обрезание[890], поскольку он действительно был убежден в своем превосходстве и осознавал, что христиан-язычников держат в положении как бы «второсортных» христиан.

Павел был настолько проникнут основным договором, объединяющим всех тех, кто имел общую веру в воскресение из мертвых и спасение через веру в распятого Христа, что не верил в раскол: «Я ли, они ли, мы так проповедуем и вы так уверовали»[891]. Послание к Ефессянам превосходно выражает его понимание того, что есть Церковь, которым он и руководствуется в своей миссии: «Один Бог, одна вера, одно крещение…»[892] А евангелие таким образом объединяет — несмотря ни на что — и тех и других, будучи спасительной благой вестью (смерть и Воскресение Иисуса), скорее похожей на учение. С точки зрения догмы, оставались еще двусмысленности, которые не были устранены на иерусалимских встречах. Павел не осознавал опасности разрыва, но будучи вспыльчивым и глубоко разочарованным он не колеблясь занял решительную позицию в своих ответах Церквам Азии, рискуя вызвать скандал.

Возмущение в Азии

Апостол расценивал позицию своих обращенных, как «отступничество, и даже хуже — как измену, которая заслуживала анафемы[893]. Он гневался на этих безрассудных, которые обращались «ко всякому ветру учения», прельщаясь проповедованием, представляющим собой не что иное, как возврат к самым простым и ветхозаветным основам иудейской веры[894]. Павел имел в виду именно Закон Моисея, он хотел указать на оскудение христианского послания. Миссия осуществлялась в масштабах области с помощью энциклических писем, стремясь нейтрализовать противника на его собственной территории, кроме того, было объявлено о прибытии специального посланца — иудея Марка из Иерусалима, такого же сторонника серединного пути, как и Петр, чье присутствие возле Павла уже само по себе было символом примирения[895]; в письмах использовался язык противника, а также традиционные формулировки и апокалипсические темы, близкие ессеям и последователям Иоанна[896].

Павел был превосходным полемистом, но не совсем прав, драматизируя ситуацию, постоянно обращаясь к аргументам своих противников и ставя их в крайне неудобное для иудея положение. И разве его не обвиняли в оппортунизме — это его, который «хвалился» тем, что может адаптироваться в любой среде, и чья точка зрения относительно обрезания была столь либеральной?[897] Сами его оппоненты хотели соединиться с иудейскими обществами, чтобы прикрываться привилегиями, которые признавало за ними римское государство, и таким образом избежать гонений из-за своих религиозных взглядов[898]. Не обвиняли ли его в небрежном соблюдении Закона? И разве сами эллинисты, отказываясь служить Храму, принимали Закон полностью?[899]

Но главное, что Павел отклонял традиционную аргументацию, которой пользовались для истолкования истории Авраама, лишая обрезание связи с Заветом, как толковали Патриархи, и связывая его с Моисеевым Законом, чтобы обосновать таким образом идею, что обещание было дано Аврааму Богом благодаря одной лишь его вере, что позволяет верующим неиудеям присоединиться к Завету; такая трактовка истории Авраама противоречит всем толкованиям современного иудаизма даже в диаспоре[900].