Апостол Павел

Семья Павла, вероятно, без особого труда влилась в еврейскую диаспору. С незапамятных времен евреи расселялись за пределами Палестины: в Азии, Европе, Африке. Диаспора по-гречески означает «рассеяние». Не все евреи, изгнанные Навуходоносором в 586 году до н. э., воспользовались разрешением Кира в 538 году до н. э. вернуться — некоторые не захотели оставлять процветающие предприятия, которыми обзавелись в Персидском царстве. Эллинизировав Ближний Восток, Александр Македонский и его преемники вынудили евреев перебраться в регионы, где говорили по-гречески. Только в Египте, по определению Филона Александрийского, жило около миллиона евреев, а Александрия стала самым большим еврейским городом мира.

Первое упоминание о еврейской общине в Риме, на берегах Тибра, датируется 139 годом до н. э.: магистрат Корнелий Испан разоблачает их обряды и верования, способные «отравить римскую мораль». В 59 году до н. э. Цицерон критикует «варварские суеверия» и, вспоминая процесс над префектом Флакком, удивляется, как много евреев на нем присутствовало.

В начале I века из пятидесяти пяти миллионов жителей империи миллион евреев насчитывался на Востоке, и еще столько же было разбросано по всему миру. В царствование Августа Страбон, а мы снова обратимся к нему, подчеркивал, что во времена Суллы (около 85 года до н. э.) этот народ уже «заселил все города», и «трудно найти место, где бы этот народ не был принят и не стал хозяином». В конце 1 века Иосиф Флавий не без гордости утверждал: «Нет в мире народа, где не было бы представителей нашей расы». Цезарь называл себя другом евреев. Август и Тиберий жестоко преследовали гонителей евреев. В I веке евреи в составе Римской империи имели право на свою юрисдикцию, хотя и применявшуюся ограниченно, их традиции уважались. Евреев освобождали от службы в армии, чтобы не нарушать священной субботы. В Риме — редчайший случаи — им разрешалось служить своему богу при соблюдении некоторых правил: жертвы, принесенные Яхве, должны были рассматриваться как почести, приносимые императору-богу. Более того, ежегодный налог на иерусалимский храм собирали со всей диаспоры, и указы времен Августа позволяли евреям направлять эти средства по назначению.

Отношения между Израилем и диаспорой всегда были неоднозначны: некоторые из «старых евреев» смотрели на уехавших свысока. Не правда ли, это знакомо и нашим современникам?! Обратившись к этой проблеме, Шалом Бен-Хорин, еврейский эрудит XX века, провел параллель между Иисусом и Павлом. Он видит в Иисусе «типичного представителя палестинского иудаизма», сейчас бы сказали, что Иисус — сабра[6]. Иисус говорил по-еврейски или по-арамейски, источником его культуры являлась Библия, и обращался он только к евреям. Совсем иначе обстоит дело с Павлом, который утверждал, что становится евреем с евреями и греком с греками. Эго позволило Бен-Хорину увидеть в Павле типичного иудея из диаспоры, который чувствует себя гражданином двух миров (точнее было бы сказать: трех миров): «мира иудейского, мира эллинистического и мира римского».

Так что же известно об иудеях, живших в Тарсе в начале нашей эры? Они были достаточно многочисленны и жили не изолированно: ни в одном из текстов не говорится об особом еврейском квартале. Они охотно поступали на службу в городскую администрацию, и никто не чинил им в том препятствий. Они свободно исповедовали свою веру, несмотря на объявленный официально культ Рима: уже на втором году своего царствования император Август провозгласил себя богом. В этом римском городе, культура которого была греческой, храмы, посвященные богам Олимпа, занимали главное место, но и мистические религии имели равное право на существование. Рожденный в Анатолии культ Кибелы, пришедший из Фракии культ Диониса, египетский культ Изиды и Осириса, сирийский — Адониса и иранский — Митры — все они рождали в сердце эмоции, опьяняли пением и безудержными праздничными плясками, поддерживали в душе надежду. Поклонники Митры орошали себя кровью только что зарезанного быка, приверженцы Адониса предавались в храмах сладострастным объятиям, принадлежавшие к диаспоре иудеи готовы были согласиться с идеями греческой философии, но с неодобрением, если не отвращением, взирали на вольности языческих религий. Отсюда то ощущение, которое всю жизнь будет сопровождать Савла и которое изложено в его послании, адресованном молодой христианской общине Рима: «Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, — то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела» (Рим 1:21–24). Яснее не скажешь.