Апостол свободы

Пароход шел вниз по мутному глинистому Дунаю к дельте, к Черному морю. Почти на всем протяжении равнины низкий румынский берег был покрыт непроходимой чащей серо-зеленых зарослей ивы, будто для того, чтобы спрятать дела хэшей от внимательных глаз турок, смотревших с высокого болгарского берега, который то вздымался как крепостная стена, то разбегался оврагами и промоинами, то мягко поднимался вдаль, открывая волнистую ширь полей. Румынские города отступали подальше от прибрежных речных болот, в то время как болгарские города стояли у самой воды и дома толпились на склонах как зрители в амфитеатре. И над каждым болгарским городом возвышалось множество мечетей; их минареты вздымались над горбатыми крышами, как пальцы, указующие в небо: «Внемлите, Аллах един, и Мухаммед — пророк его».

А за высоким, как стена, берегом лежала Болгария, маленькая страна, которая легко умещается в сердце, но одаренная щедро, как континент. Страна альпийских озер и целебных горячих источников, ледяных пещер и песчаных берегов, скалистых пиков, усыпанных созвездиями эдельвейсов, и субтропических речек, опутанных лианами и кувшинками, страна золотого зерна и янтарного винограда, страна орлов, соловьев и пеликанов, страна бродячих пастухов и верблюжьих караванов. Страна трудолюбивых, талантливых людей: земледельцев, украшающих землю садами, кузнецов, которым послушен любой металл, резчиков, которые делают из дерева листья, что, кажется, шелестят на ветру, и солнца, что как будто светятся; ткачих, вышивальщиц, для которых разноцветная пряжа — что перо и чернила для поэта, у которых душа страны выливается в песне, а самый бедный дом преображается в теплый очаг; людей с горячим сердцем, которые выше всего ценили просвещение и жаждали освобождения… Райский уголок, которым владеют демоны…

По обе стороны реки болгары стонут и льют слезы. В Румынии хэшей мучает голод и тоска по родине, их презирают, они бродяги, которые перебиваются случайными заработками и держатся только благодаря редким минутам экзальтации и надежде пересечь «тихий белый Дунай», ударить по врагу, попасть домой, пусть только затем, чтобы умереть. В Болгарии у каждого есть дом и семья, однако страх бродит по улицам и ползет через высокие ограды, затем и возведенные, чтобы отгородиться от него. У хэшей слишком много безрассудной храбрости, а там, дома, слишком много робости. Первые считают, что свободу можно купить кровью, их кровью, а вторые ждут, когда из России придут братушки.[68] Но какого рода свободу может им дать Россия? В России такие, как Левский, бунтуют против властей, читают запрещенные книги, собираются в кружки нигилистов, проповедуют республику и гниют в сибирской ссылке за борьбу с самодержавием, не менее гнусным, чем самодержавие султана.

Болгария должна сама завоевать себе свободу и выбрать свое будущее, и в этом должен участвовать весь народ… Весь народ… но так ли это просто? По обе стороны Дуная есть болгары, которые могут купить для себя спокойствие и безопасность, что бы ни происходило с остальными их соотечественниками, — такие, как лидеры «Добродетельной дружины», как чорбаджии, для которых конак — что дом родной, и которым золото служит куда более надежной защитой, чем каменные ограды и железные решетки. Не каждый турок может сравниться по богатству с презренными христианами — чорбаджиями. А есть среди турок и такие бедняки, что гайдуки из жалости отдают им деньги, добытые во время налетов на имения богатых беев. Левский вырос в городе, населенном преимущественно турками, у семьи были соседи-турки, и он играл с турецкими детьми. Он слишком хорошо знал, как жестоки могут быть турки, но знал также, что многие из них отличаются добротой, а иные страдают от несправедливости и беззакония султанской власти не меньше болгар…

Немногое известно о том, что делал Левский в Константинополе, где пробыл до начала января. Нет сомнения, что он посвятил это время налаживанию связей среди многочисленных чиновников, подмастерьев и студентов, населявших верхний этаж Балкапан-хана — обширного болгарского постоялого двора, где многие купцы держали конторы. Его деятельность, какова бы она ни была, привлекла к себе внимание русского агента, который предложил Левскому крупную сумму денег, чтобы тот объехал Болгарию и собрал сведения о движении за освобождение. Но Левский отказался. У него было собственное представление о том, что следует делать; он предпочитал жить и работать на гроши и не зависеть от кого бы то ни было.

Из Константинополя он отправился в Пловдив, где возобновил свое знакомство с Найденом Геровым. Геров, консул России, был на стороне «старых», а на деятельность «молодых» косился. Он явно упомянул о визите Левского в письме к Христо Георгиеву, потому что последний в своем ответе от 11 марта 1869 года пишет: «Говори людям, чтобы не верили басням Дьякона»[69].