Читаем Апостол свободы полностью

Несчастный Фетваджиев, который давно забыл о паспорте, плясал на свадьбе, когда его схватили и посадили под арест, а потом отправили в Карлово, где мюдир предъявил ему паспорт и потребовал объяснений. Фетваджиев все отрицал. На следующее утро он предстал пред меджлисом, или местным советом, в котором вместе с турками заседали болгарские чорбаджии. По совету друга, который ночью сумел подобраться к окошку тюрьмы, подкупив сторожевого заптию, Фетваджиев сказал, что месяца полтора назад он ездил по делам в Стара-Загору; там у него сильно заболел зуб, и он целый день пип ракию, чтобы утихомирить боль. На обратном пути в Калофер он был уже настолько пьян, что свалился в канаву, а когда пришел в себя, увидел, что его бумажник вместе с паспортом пропал. Мюдира такое объяснение не устраивало — опережая события, он уже отправил пловдивскому паше донесение о том, что поймал одного из товарищей Левского, который много чего порассказал; теперь же получалось, что мюдир остался с пустыми руками. Он решил заставить Фетваджиева подписать судебный протокол, в котором говорилось, что уже в день ареста он сознался в том, что отдал свой паспорт Левскому. Влиятельные карловские чорбаджии — члены меджлиса потребовали включить в протокол только то, о чем Фетваджиев действительно сказал на суде. Они настояли на своем и протокол пришлось переписывать. Победа была чисто формальной, потому что турки, считая Фетваджиева важной птицей, на следующее утро под конвоем отправили его в Пловдив. Благодаря вмешательству влиятельных друзей и взяткам, которые они щедро давали налево и направо, Фетваджиеву было обеспечено сносное обращение в тюрьме, к нему даже пускали посетителей почти каждый день; однако выйти оттуда ему удалось лишь в конце 1871 года.

Пока суматоха не улеглась, Левский скрывался в горах; некоторые утверждают, что он прятался в Сопотском монастыре, в котором была монахиней его тетка Кристина; под своей кельей она устроила тайник для беглеца.

Из Сопота Левский отправился в Дыбене, к учителю Лило, своему старому другу. Они проговорили всю ночь, а наутро Левский, который не спал уже несколько ночей подряд, решил выспаться. Не успел он лечь, как в деревню ворвался отряд турок. Оказывается, доносчики заметили Левского по дороге. Майка подошла к дому Лило. Испуганный учитель выслал к туркам двоюродного брата, а сам пошел будить Левского. «Нас предали!» — только и мог он сказать. Левский быстро принял решение. «Бери ружье, — сказал он, — будем прорываться силой». (У Лило в шкафу было спрятано ружье).

Но через минуту Левский нашел другой выход, гораздо лучше первого. Он знал, что заптии не откажутся от угощения, хотя и посланы по службе, и велел Лило принять турок с подобающими церемониями, а сам тем временем переоделся. Заптии уже уселись и принялись за щедрое угощение, когда мимо них прошел крестьянин с повязкой на глазу; да ковылял, тяжело опираясь на палку, и бормотал о том, как еще далеко до Сопота, где живет доктор Кокошков. Только после того, как все было съедено и выпито, один из заптий спохватился — может быть этот пастух и есть «баш-комига», главный бунтовщик, которого велено схватить. Лило принялся уверять турок, что этого не может быть, однако заптии вскочили на коней и помчались к Сопоту, а за ними последовал встревоженный Лило, чтобы увидеть, что станет с «пастухом».

Однако Левский снова успел переодеться. Надев тюрбан и феску, с кадушкой брынзы на плече он спокойно отправился на карловский рынок. Заптии перекрыли все дороги из Сопота, а Левский к этому времени уже был в Карлово. Не обнаружив Левского в Сопоте, Лило тоже отправился в Карлово и принялся наводить о нем справки, но безрезультатно. Увидев отряд заптий, въезжавших в город по сопотской дороге, учитель подумал: «Его поймали!» и от испуга чуть не потерял сознание. В эту минуту мимо него прошел турок, согнувшийся в три погибели под тяжестью кадушки с брынзой; он толкнул Лило локтем под ребро и сказал по-турецки: «Эй, гяур, дай пройти человеку!». Лило почтительно уступил дорогу турку и вздохнул с облегчением.

Через несколько дней турки сняли осаду, и Левский собрался в Пловдив. Он дерзко решил ехать вместе с тем самым отрядом, который был прислан из Пловдива взять «баш-комиту» живым или мертвым. Чтобы узнать, когда отряд поедет обратно, Левский явился в конак под тем предлогом, что ему нужно посоветоваться с кади о тяжбе. Он знал, что кади в конаке нет, и тихо сидел в укромном уголке, пока не узнал все, что нужно, после чего сказал: «Я приду в другой раз!» и вышел на улицу[77].

В назначенное время отряд выступил из Карлово. Левский выехал следом. Он был одет торговцем и укрывался от солнца большим зонтом. Когда отряд остановился на отдых, он сделал то же самое, и никто не обратил на него ни малейшего внимания. Возле села Чукурли им навстречу попался Иван Грозев, друг Левского, направлявшийся в Карлово. Узнав Левского, он пришел в ужас и начал ругать его за неосторожность.

— Не бойся, — отвечал ему Левский с улыбкой, — на дороге теперь чисто.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Болгария»

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное