Апостол

Павел немедленно оставил дом Мнасона и поселился в одном из дворов Храма с четырьмя бедняками, которых он никогда в глаза не видел. Там, по обряду очищения, им предстояло пробыть два или три дня. Павел заплатил требуемые деньги, соблюдал обычаи, постился. И каждую минуту сознавал, что положил голову в открытую пасть льва. Толпы паломников, теснящиеся в Храме, находились в состоянии чрезвычайного возбуждения — несколько лет назад они подняли восстание, когда скучающий римский солдат, несущий службу на стенах крепости Антония, оскорбил их неприличным жестом. Иудеи из Асии и Европы, не выносившие присутствия Павла, видели его в самом святом для них месте!

Обряд очищения подходил к концу. На следующее утро четыре неизвестных бедняка должны были сжечь свои остриженные волосы на жертвенном огне. Павел собирался вернуться в дом Мнасона и вскоре отплыть в Рим.

Нескончаемый поток паломников струился по дворам храма, во всем чувствовалась болезненно напряженная национальная и религиозная гордость. Павел был готов к любой опасности, предупрежденный пророками. И беда нагрянула. Иудеи из Асии, видевшие Павла на улицах в обществе бывшего язычника, необрезанного Трофима из Эфеса, решили, что один из четырех бедняков — это Трофим, которго Павел тайно провел в Храм, совершив страшное святотатство.

— "Мужи Израильские! помогите!" — возопили они, — "Этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие".

Все, слышавшие этот призыв, бросились к Павлу, чтобы казнить отступника и святотатца. Возмущение росло, и вскоре человеческий вихрь закружился вокруг апостола. Его вытащили за пределы святыни, где нельзя было проливать кровь. Избитого, израненного, сопровождаемого криками издевательства и ненависти, Павла стащили вниз по ступеням, награждая ударами и пинками. Он слышал, как великие врата Храма захлопнулись за ним, слышал сплошной рев кровожадной массы людей. Теперь или никогда надо было подтвердить его собственный принцип: "Радуйтесь в Господе всегда, и еще говорю: радуйтесь… — и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе".

Павел еще не падал, но уже терял силы. Скоро его повалят на землю и начнут рвать на куски. Кто-то выворачивал ему руки, кто-то пытался оторвать ему ухо, глаза слезились под ударами. Ждать оставалось недолго. И он умрет, не в силах сказать ни одного слова?

Сквозь гул толпы прорезался звук металла — шли римские солдаты. О возмущении немедленно доложили римской страже, которой командовал тясяченачальник ("хилиарх" по-гречески) Клавдий Лисий, сразу распознавший все признаки слепого восточного массового помешательства, бросив взгляд с башни на столпотворение около храма. Налицо было гражданское неповиновение, следовало принять меры. Две сотни хорошо обученных опытных солдат, расквартированных в крепости Антония, возвышавшейся над северо-западным углом храма, спустились с крыши портика по специальным ступеням, предназначенным обеспечить быстроту маневра. Стража ворвалась в самый центр беспорядка.

Толпа прервала избиение и уступила дорогу солдатам. В памяти людей еще свежо было последнее восстание, когда тысячи людей погибли, задавленные и растоптанные во время всеобщей паники. Клавдий Лисий подошел, взял Павла под арест и приказал заковать его в двойные цепи. Затем он спросил, кто такой Павел и что здесь делает.

Одни стали кричать одно, другие другое, и узнать что-нибудь было невозможно. Клавдий приказал своим людям отвести Павла в крепость. Когда конвой двинулся к главной лестнице, толпа, лишившаяся своей жертвы, закричала и зашумела: "Смерть ему! смерть ему!"; угрожающим кольцом люди теснились вокруг барьера из щитов и копий. У основания лестницы толпа так сдавила солдат, что Павла буквально вынесли на плечах вверх по ступеням. Тысяченачальник сперва решил, что Павел — это тот самый египтянин, который незадолго перед тем поднял трагически окончившееся восстание: во время мятежа тысячи людей, носившие тайные знаки, терроризировали и убивали своих политических противников. Позже восставшие собрались в укрепленный лагерь на Масляной горе, в ожидании чудесного падения стен Иерусалима и гибели римлян. Восстание было подавлено силой оружия, сотни человек были распяты на крестах вдоль дорог, сотни сосланы на галеры, но предводитель ухитрился сбежать. Теперь, по мнению Клавдия Лисия, он вернулся, и иудеи обрушили свой гнев на соблазнителя, погубившего их соплеменников.

На верхних ступенях лестницы, в краткий момент передышки, когда толпа уже осталась внизу, а до дверей темницы было еще несколько шагов Павел обратился к тысяченачальнику по-гречески: "Я Иудей, Тарсянин, гражданин небезызвестного Киликийского города…"

Лисий был явно удивлен. Избитый преступник оказался образованным и вежливым человеком: находясь на волоске от смерти, он говорил на языке Эврипида. Когда Павел попросил: "Позволь мне говорить к народу", римлянин дал разрешение.