Апостолы

Оказалось, нужен. Мойщиком машин за пять солидов в час. И я вынужден был перебраться в грязный притон на окраине города и жить под одной крышей с неграми, китайцами и дешевыми проститутками.

А в ноябре пошел снег. Чего попросту не могло быть. Здесь температура никогда не опускалась ниже пяти градусов тепла. Однако было. Местные жители удивленно смотрели на это чудо, а римская детвора безмерно радовалась неожиданной возможности поиграть в снежки.

Меня же оно абсолютно не радовало, поскольку я не взял из дома теплой одежды, а купить было не на что, слишком много денег пожирало жилье и еда. Впрочем, я надеялся накопить, но в середине ноября меня уволили, даже не объяснив причины.

Деньги стремительно утекали между пальцев, и скоро я уже не мог позволить себе купить утреннюю газету, а телевизора в номере не было. Я остался без информации, а еще через неделю я впервые посетил бесплатную столовую для бедных. Признаться, после рациона Виллы Боргезе она произвела на меня удручающее впечатление.

Наступил вечер. Я сел на кровать и закутался в дырявую выцветшую тряпку, которую хозяин притона гордо именовал одеялом. Было холодно и промозгло.

Вдруг в дверь постучали.

— Войдите, открыто, — устало сказал я. Замки здесь не были предусмотрены.

Обшарпанная дверь капризно застонала и распахнулась. На пороге стоял Марк в роскошном, с иголочки, пиджаке и неярком, но явно дорогом галстуке (я раньше не замечал, что мой друг тоже неплохо одевается). В одной руке Марк держал торт, в другой бутылку шампанского, и весело смотрел на меня.

— Марк! — воскликнул я. — Заходи! Как ты меня нашел?

Мой друг водрузил торт и бутылку на заплеванный и исписанный стол, который при этом угрожающе покачнулся, и плюхнулся рядом на видавший виды стул.

Я зажмурился. Но стул выдержал, только предостерегающе крякнув.

— Ребята видели тебя в бесплатной столовой, — объяснил Марк. Я отвернулся к окну.

— Да не стремайся ты, все будет нормально, — сказал он, развязывая торт, и на его рукавах сверкнули алмазные запонки.

— Меня с работы уволили.

— А где ты работал?

— На автостоянке. Машины мыл.

— А, это у тебя хозяин попался перестраховщик, — Марк открыл торт и разрезал его на аккуратные кусочки.

— Почему?

— У тебя знаков нет.

— Ну и что?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Ты что новостей не знаешь?

— У меня денег нет на газеты.

— А когда работал?

— На пальто копил.

Марк скорбно промолчал.

— Ну, что там произошло? — устало спросил я.

— А произошло вот что. Господь объявил, что до конца февраля все должны принести покаяние и присягу и обрести знаки спасения. С первого марта вступает в силу «Закон о погибших». В нем не отмеченные знаком спасения объявляются вне закона и нарекаются «погибшими». Тот, кто убьет или ограбит «погибшего» не считается совершившим преступление и не подлежит наказанию. У «погибших» нельзя ничего покупать и им ничего нельзя продавать. Их нельзя брать на работу и подавать им милостыню.

— Марк! Что же тогда можно? Это же бесчеловечно!

Он сурово посмотрел на меня.

— Можно и нужно взять погибшего за ручку и отвести в церковь к верному Господу священнику, чтобы «погибший» обрел знак спасения и стал «возрожденным». За это куча плюшек приведшему (вплоть до денежной премии) и подъемные «возрожденному». Очень приличные, между прочим.

— Но это же тоталитарное общество!

— Ты еще вспомни безнравственное учение о свободе совести!

— Почему безнравственное?

Марк вздохнул.

— Если мы позволяем человеку верить, как он хочет, мы сознательно толкаем его к гибели. Петр, неужели, если ты увидишь, как слепой движется к пропасти, ты не встанешь у него на пути?

— Но, может быть, это я слеп?

— Вот, Петр. Ты не веришь. Иначе у тебя бы не возник этот вопрос. Правильно тебя Господь наказал.

Я прикусил губу.

— Если бы ты верил, Петр, ты бы сразу понял, что Господь просто хочет спасти как можно больше людей.

Марк возился с бутылкой, сдирая с нее серебристую бумагу и снимая проволочку. На его руке красовался черный знак спасения. Я с завистью смотрел на него.

«Конечно, он прав, — думал я. — Господь ведь не кто-нибудь, и заботится только о нашем спасении. А я все также преступен и не пекусь о собственном исправлении».

— Слушай, Марк, а когда я принесу покаяние, как ты думаешь, знаки появятся?

— Никаких сомнений.

Пробка шампанского, наконец, подалась и с грохотом вылетела на волю.

— Давай за это выпьем, — предложил Марк.

Марк навещал меня еще несколько раз и даже подкидывал денег.

— Ты бы что-нибудь посерьезнее принес, — попросил я, как-то тоскливо глядя на очередной торт. — Мяса там и вина. А то ублажаешь, как девицу.

— Будет сделано, — пообещал он.

И в следующий раз торт сменила колбаса. Прибывшее с нею вино называлось «Обитель ангелочков» и было французского происхождения. Вкус оказался куда лучше названия.

— Слушай, а тебе от Господа не влетит за то, что ты меня подкармливаешь? — спросил я.

— Он мне не запрещал.

В начале декабря газеты сообщили о том, что Северная Европа признала власть Эммануила. Я представил себе хипов со знаками спасения, покуривающих марихуану на лужайках Амстердама, и мне почему-то стало не по себе.