Аппассионата. Бетховен

— Пока не могу! Сперва нужно встроить туда соответствующее приспособление. Татера-трарэрэ-трарэрэ! — Он с удовольствием подпел и, подойдя вплотную к Бетховену, вновь начал кричать: — Вы присутствуете при историческом моменте! Во всём мире нет второго такого механического трубача! Лишь вчера мне удалось найти счастливое сочетание сигнальной трубы и кузнечных мехов.

Наконец трубный сигнал замолк, внутри секретера что-то проурчало, и наступила тишина.

— Как вам моё изобретение?

— Возьмите топор и изрубите его на куски. — Бетховен обессиленно рухнул в кресло.

— Моего механического трубача? — Мельцель даже закатил глаза от возмущения. — А разве вы не видите возможности?..

— Не понимаю.

— Мы с этим моим изобретением перешли рубеж новой эпохи, оставив в прошлом куранты и им подобные вещи. Мой трубач — родоначальник грядущей плеяды самых разнообразных механических музыкальных инструментов.

— Но ведь он только «тэтерэта» может исполнять. Французский кавалерийский марш.

— Ничего, ещё будут «чингдара» и «бумбум». Я сделаю из него пангармоникон. Да-да, именно так я хочу его назвать, ибо это будет не просто механический орган, а целая система длиной десять — двенадцать футов и примерно столько же высотой. Не стоит так пренебрежительно относиться к моему пангармоникону, господин ван Бетховен. Напротив...

— Ну продолжайте, продолжайте, — весело проговорил Бетховен.

— ...вам следует как можно скорее воспользоваться им. Так попросите же у меня разрешения сочинить с его помощью композицию...

— По-моему, механический трубач выдул вам последние мозги, — холодно остановил его Бетховен.

Выходя из квартиры Мельцеля, Бетховен у входа в выставочный зал встретил Штейна, сразу попытавшегося придать своему простоватому лицу выражение восторга, смешанного со снисходительным упрёком. Золотая кольчужная цепь обтягивала пухлый обвислый живот так туго, что, казалось, должна была воспрепятствовать его дальнейшему разрастанию.

— Подождите минуточку, господин ван Бетховен. Я уже давно сделал заказ профессору Клейну и сейчас...

— Какой заказ?

— Ну как же, господин ван Бетховен. — Выпиравшее из-под сюртука брюхо заколыхалось от такого наивного вопроса. — Он же должен снять с вас маску. Без неё моё собрание будет неполным. Пойдёмте, я провожу вас.

Не дожидаясь ответа, он семенящими шажками поплёлся впереди. Бетховен покорно побрёл следом.

— Ну как вам образец моего нового рояля? Стоит лишь слегка коснуться клавиш кончиками пальцев, как они тут же начинают звучать.

— Прекрасно, — небрежно бросил на ходу Бетховен.

— Вам тоже нравится? Вот и его императорское высочество архиепископ Рудольф в полном восхищении.

Так вот где собака зарыта. Теперь всё ясно.

— Знаете, господин ван Бетховен, это пустое место на стене над роялем, как бы это выразиться, не красит нас. Надеюсь, вы вскоре сможете уделить немного времени профессору Клейну. Мой зять Штрейхер хочет выставить в своём салоне не только вашу маску, но, возможно, также и бюст. — Он искоса взглянул на хмурое лицо Бетховена и поспешил сменить тему: — Вы были у господина Мельцеля? Небось он показывал вам свои механические музыкальные инструменты. Что бы Мельцель там ни утверждал, полагаю, они никогда не смогут стать достойными соперниками фортепьяно, скрипкам или, к примеру, гобоям.

— Я не столь категоричен, — иронически улыбнулся Бетховен. — У механических музыкальных инструментов есть одно бесспорное преимущество.

— Какое же, господин ван Бетховен?

— Их... их легче учить.

— Только честно, Карл. Кактебе концерт ре-бемоль мажор?

— Он столь же великолепен, как и все остальные его сочинения, господин фон Цмескаль.

— Истинно так, но только с предыдущими композициями связаны ужасные воспоминания. Он совершенно прав, когда говорит о «проклятом венском сброде». Целых два года прошло после триумфа в Лейпциге, пока наконец...

Карл Черни легко коснулся его локтя, застегнул сюртук и поправил галстук.

— Я начинаю готовиться к выходу.

С лёгким шелестом раздвинулся занавес, и воцарилась тишина.

В Карле Черни произошла странная перемена. Он вышел на сцену, скромно поклонился, сел за рояль и неожиданно со всей силой двумя руками выбил аккорд ре-бемоль мажор, как бы бросая вызов публике и говоря ей: я здесь посланец великого Людвига ван Бетховена!

В эти минуты он вспомнил все и мысленным взором окинул путь, приведший его сюда.

Утром он посмотрел на календарь. Сегодня 12 февраля 1812 года. За окнами унылый серый день, и маэстро, остро чувствующему погоду, точно было не по себе. Но наверняка он пересилил себя, сел за рояль и на протяжении многих часов упражнялся, совершенствуя технику игры. Он делал так каждый день, стремясь передать рукам свойства слуха. Казалось бы, отчаянная и совершенно бессмысленная попытка, но маэстро невозможно было отговорить. И потому он ежедневно засовывал голову под сооружённое для него Мельцелем над роялем приспособление, по форме напоминавшее колпак. Правда, этот усилитель звуков ему ничем не помог. Но маэстро продолжал изнурять себя, действуя вопреки не только божественной, но и сатанинской логике.