Аппассионата. Бетховен

Его всё время, как корку, выбрасывало на поверхность, словно кто-то не желал дать ему утонуть. Теперь следовало подвести некоторые итоги. Он отдал в театр партитуру музыки к «Эгмонту» и почти завершил работу над Седьмой симфонией. Оставалось выполнить заказ «венгерских усачей из Пешта» и написать музыку, посвящённую торжественному открытию там нового театра. Не отличавшийся изяществом слога, довольно пошловатый текст под претенциозным названием «Афинские развалины» принадлежал перу господина фон Коцебу[97].

Зря, конечно, он не проявил твёрдости и согласился принять этот заказ, но, с другой стороны, далеко не всегда нужно показывать характер. Заказ устроили ему друзья, искренне желавшие Людвигу ван Бетховену только добра, а господин фон Коцебу как драматург добился, к сожалению, гораздо большей известности, чем Гёте и Шиллер, вместе взятые.

А он как раз пытался положить на музыку стихотворение Гёте «Ты знаешь край».

Бетховен изменил последовательность аккордов и начал импровизировать.

Внезапно чьи-то женские руки, прохладные и вместе с тем на удивление приятные, закрыли ему сзади глаза.

Жозефина? Нет, точно не она.

Он крепко вцепился в эти ладони и резко повернулся.

— Кто вы?

Огромные карие глаза озорно сощурились. Почему она так фамильярно ведёт себя? Девушка была ему совершенно незнакома. Она держалась непринуждённо, словно у себя дома, сняла шляпу, небрежно бросила её на рояль и тряхнула головой, распуская по плечам длинные волосы. Красивое лицо сохранило по-детски невинное выражение, хотя, несомненно, ей было уже за двадцать. В своём длинном белом плаще она показалась Бетховену сиреной, очарованию которых, как известно, противиться почти невозможно.

— Как вы думаете, кто я? Нет, вряд ли вы догадаетесь, господин ван Бетховен. Я Беттина Брентано.

— Ах вот как!..

Это имя было ему хорошо знакомо. В доме покойного надворного советника Биркенштока, теперь принадлежавшего Брентано, он провёл незабываемые часы.

— Значит, вы фрейлейн Беттина Брентано из Франкфурта? Решили посетить Вену? Замечательно...

— Ну зачем так официально! Мои друзья обычно называют меня просто Беттиной, а мой лучший друг Гёте именует «дитём». Вы тоже можете так меня называть, господин ван Бетховен.

Ну да, конечно, с её детским личиком... Тем не менее довольно странное желание для уже взрослой девушки.

— Как поживает ваша золовка Антония и её очаровательный брат Франц? Я, признаться, давно не был в доме Брентано. Как-то всё не получается. Эрцгерцог Рудольф купил коллекции? Я постоянно забываю спросить его. Или дом Биркенштоков-Брентано по-прежнему представляет собой музей, где собраны роскошные гравюры на меди, карты древних государств и жёлтые одеяния китайских мандаринов?

— Это все вы можете там найти.

— А что поделывает моя любимица Макси?

— Она стоит у окна и ждёт.

— Чего?

— Вас, господин ван Бетховен. Впрочем, Франц и Антония объявили меня полной и к тому же чрезмерно самонадеянной дурой, когда я обещала им сразу же забрать и привести вас в наш дом. Они сказали, что вы стали настоящим отшельником и никого к себе не подпускаете. — Беттина лёгкой пружинистой походкой прошлась по комнате и как бы невзначай взглянула через плечо Бетховена. — Ой, вы пишете музыку к моему любимому стихотворению Гёте? Пожалуйста, спойте, господин ван Бетховен.

— Но у меня ужасный голос.

Он беспомощно улыбнулся, чувствуя, что готов покориться Беттине, ибо в ней была та самая искренняя женственность, которой ему так долго не хватало. Насколько он помнил, Беттина была невестой поэта Ахима фон Арнима, но сейчас это не имело никакого значения, ибо он воспринял её как волшебницу, своими чарами заставившую его забыть о постылом одиночестве.

Когда он закончил играть, она сказала, как бы судорожно глотая слёзы:

— Я даже всплакнула, господин ван Бетховен. Нужно непременно отослать вашу композицию Гёте. Поверьте, он тоже не выдержит.

Но глаза её оставались совершенно сухими, в них не было боли.

— Я положил на музыку ещё одно его стихотворение.

— Я их оба отошлю ему, господин ван Бетховен, но теперь нам нужно идти. Я сегодня устраиваю большой приём. — Заметив его колебания, она вкрадчиво спросила: — Или вы хотите жестоко разочаровать маленькую Макси?

— Нет-нет... — Присутствие Беттины кружило ему голову, её голос журчал, как ручей, проникая в самую душу и теплом разливаясь по всему телу.

— Но только снимите этот старый потрёпанный сюртук. Иначе мне будет стыдно показаться рядом с вами, господин ван Бетховен.

Он недовольно пробурчал в ответ и отправился переодеваться. Вскоре они вышли на улицу.

— Подождите. — Бетховен вдруг замер и отвернулся. — Давайте выберем другой путь.

— Но почему?

— Потому что я не хочу идти мимо собора Святого Стефана, где меня подстерегает, правда с добрыми намерениями, патер Вайс. Сей славный человек вбил себе в голову, что сумеет исцелить Людвига ван Бетховена, накапав ему в уши какой-то чудодейственный эликсир. Вряд ли это поможет.

Они свернули на другую улицу, и Бетховен снова остановился в нерешительности.

— Придётся сделать ещё больший крюк.

— Ещё один патер...