Аппассионата. Бетховен

— Возможно, тебя разочарует наш подарок, — сочла нужным пояснить госпожа фон Бройнинг. — Здесь всего лишь пряники и прочие сладости. А ещё расписная тарелка, которую Элеоноре подарили на Рождество и которую она теперь хочет передать тебе. И ещё... — Тут в её глазах блеснули слёзы. — Мне кажется, что мой покойный супруг, — упокой, Господи, его душу, — также слышал тебя. Он приглашал тебя к нам, и потому, Людвиг, как выздоровеешь, посети наш дом. А ты непременно выздоровеешь, в этом меня твёрдо заверил отец. Он, как тебе известно, лейб-медик монсеньора.

После их ухода Людвиг медленно опустился на подушки и осторожно коснулся щекой свёртка. Она видела его — мальчика, которому на улице кричали вслед «Рябой» и «Шпаниоль», — и тем не менее пригласила к себе в дом. Может быть, она просто исполнила желание покойного мужа?..

Прошёл чуть не месяц, когда госпожа Магдалена как бы невзначай спросила:

— Ты, кажется, забыл, что нас пригласили в дом надворного советника?

— Да, забыл! — Людвиг как раз играл трель, но молоточки фортепьяно реагировали недостаточно быстро. — У меня нет времени! Когда? Знаешь, как господин Нефе гоняет меня? От клавесина к органу, затем к роялю, а в промежутке я вынужден ещё осваивать и виолончель. А ведь я ещё учу латынь, и уроки за меня никто не сделает. Вечерами же я вынужден искать, а потом прятать бритву, чтобы отец, вернувшись из трактира, не поранил себя...

Кларисса распахнула дверь. Она, как всегда, была чем-то недовольна.

— Там спрашивают Людвига.

— Меня?

— Да, какая-то девочка.

Она уже присела в книксене на пороге музыкальной комнаты. Сегодня на ней был короткий шёлковый плащ.

— Мама велит вам кланяться, госпожа Магдалена. Я пришла за Людвигом. Что-то он уж очень долго не идёт к нам. Я болела, вот сегодня впервые вышла. Ты можешь хоть на часок освободиться, Людвиг?

— Могу и на более долгий срок! — недовольно пробурчал он и с силой ударил по клавишам.

— Людвиг! — возмущённо воскликнула мать. — Какой же ты невоспитанный! А ну-ка веди себя прилично.

Нет, дело не в этом. Он просто должен уловить тональность, в которой Элеонора произнесла эти слова. До мажор! Решено, отныне, ликуя, он будет играть только её.

— Ты настоящая волшебница, Элеонора, — восхищённо сказала мать. — До твоего прихода он так яростно доказывал, что у него нет ни минуты времени, и тут вдруг... Пойду выглажу ему манжеты.

Когда мать вышла из комнаты, Людвиг спросил:

— Позволь мне угостить тебя?

Не дожидаясь ответа, он перепрыгнул через порог и тут же вернулся назад. Элеонора недоумённо посмотрела на него:

— Мой свёрток! Ты так и не съел ничего?

— Я сохранил его на память о тебе.

— Пряник совершенно высох. — Она поднесла его к сверкающим белизной зубам. — А ты не хочешь? Ты такие вещи не любишь?

— Да нет, но мне больше нравится, когда ты ешь.

— Когда я ем? — Она едва не поперхнулась от удивления. — Не понимаю.

— Знаешь, Элеонора...

— Не произноси так торжественно моё имя. — Она с напускной суровостью сдвинула брови. — Я попросила маму и всех друзей называть меня просто Леноре. По-моему, так более красиво.

— Леноре, — повторил он. — Давай я что-нибудь сочиню в твою честь. Не сейчас, конечно, попозже. Что ты хочешь? Квартет? Симфонию? Выбери сама.

— Нет, симфонии мне не нравятся. — Она брезгливо поморщилась. — Больше всего я люблю увертюры. И там будет стоять моё имя?

— Конечно.

Её глаза засверкали от радости, срывающимся от волнения голосом она сказала:

— И когда станешь таким же знаменитым, как господин Монсиньи, я буду гордиться тобой.

Он не любил Монсиньи, и потому пыл его несколько угас. Тусклым голосом он переспросил:

— Таким же, как господин Монсиньи?

Она поспешила утешить его:

— Ну пусть даже ты не будешь таким знаменитым, пусть, главное, что эта увертюра будет написана Людвигом ван Бетховеном.

Его глаза вновь засияли, как бриллианты в ночи.

Старинный дом был выстроен в весьма изысканном стиле. Какими же убогими по сравнению с ним выглядели дома на Рейнгассе, где селились музыканты.

— Тсс, Людвиг. — В прихожей Леноре приложила палец к губам. — Теперь мы должны красться осторожно, как кошки. Там, наверху, — она показала пальцем на потолок, — живёт брат моей мамы дядюшка Абрахам. Он каноник. — Она сделала книксен и тут же хитро подмигнула Людвигу: — А сейчас ступай ещё тише, ибо здесь живёт брат моего покойного отца дядюшка Лоренц. Он тоже каноник да к тому же ещё наш опекун и воспитатель, но на самом деле это я их обоих воспитываю, и они даже ладони складывают при одном моём появлении.

Наконец они поднялись наверх, и Леноре уверенно заявила:

— А теперь мы можем шуметь.

Она закружилась на одном месте, громко распевая:

— Мы пришли! Со мною Людвиг!

Госпожа фон Бройнинг перестала вязать, а сидевший рядом мальчик в широкополой шляпе с петушиным пером поправил ярко-красный шарф и рявкнул:

— La bourse ou la vie![20]