Аппассионата. Бетховен

Этой весной всё вокруг сверкало, как золочёный эфес шпаги, с которой Людвиг иногда гордо расхаживал под портретом покойного деда.

Он внимательно вгляделся в его лицо и не смог скрыть разочарования, ибо дед взирал на него не с чувством законной гордости, а как-то холодно-равнодушно.

Может быть, ему не нравилось, что он пока ещё не получил жалованья? Что господину Нефе пришлось пожертвовать ему парадное одеяние? Нет, лицо деда что-то определённо выражало, только что именно?

Людвиг посмотрел на себя в зеркало. Да, конечно, он по-прежнему неказист, и ни фрак цвета морской волны, ни белый шёлковый жилет не меняют его внешности. Он по-прежнему маленький и неуклюжий.

Карл младше на четыре года, а уже собирается перерасти брата, не говоря о Франце Вегелере, недавно посетившем семейство Бройнинг. Выше его на голову, строен, гибок и так очарователен, что у Леноре всё время глаза сверкали...

Но зато теперь он — придворный музыкант.

Мать вместе с братьями вошла в комнату:

— Людвиг!..

Он медленно повернулся и выжидательно посмотрел на неё.

— Как он вам нравится, Карл и Иоганн?

— Таким я могу стать в любое время, — пренебрежительно повёл плечами Карл.

— О нет. — Магдалена покачала головой. — Так не бывает, чудеса с неба не сваливаются, правда, Людвиг?

— Порой я думаю, что каждый стежок на этом придворном костюме выбит ударом трости. Нужно сказать батюшке...

— Скажи, Людвиг. Он будет очень рад.

— Но ведь батюшка не разговаривает со мной.

С тех пор как Людвига назначили придворным музыкантом, Иоганн не скрывал своей ненависти к нему.

— И это только начало. — Людвиг довольно улыбнулся. — Посмотри на Доду, посмотри.

— Я ничего не вижу. — Лицо матери стало отчуждённым.

— Он даёт мне какое-то указание. Только...

— Что, Людвиг?

Глаза мальчика превратились в узенькие щёлки, он нахмурился и тихо сказал:

— Похоже, у него сейчас не слишком приятные мысли.

Госпожа фон Бройнинг и её братья-каноники были приглашены на обед во дворец, и дети остались одни. Они уже поели, и Людвигу пришлось навёрстывать упущенное.

Кристоф сегодня был одет не как разбойник, а как подобает выходцу из благородного сословия. Людвига особенно восхитила позолоченная шпага. Стефан и Ленц робко смотрели на Людвига ясными глазами.

Леноре блеснула белыми зубами, её язычок с быстротой ящерицы скользнул по ярко-красным губам.

— Сделать перед тобой книксен, Людвиг? Думаю, что да.

Она присела, в этом жесте не было никакой издёвки, и всё же он не понравился Людвигу. Интересно, поступила бы она так с Францем Вегелером? Нет, наверное, при нём бы она оробела. Людвиг почувствовал, как его захлёстывает волна жгучей ненависти к этому долговязому субъекту, а уж ненавидеть он умел. Он ненавидел Моцарта, а также мальчишек, кричавших ему вслед на улице «Шпаниоль».

— Мне нужны чернила, перо и песок, Кристоф.

— Зачем?

— Принеси и поставь на рояль... — Людвиг принёс что-то из прихожей.

— Что это? — спросил Кристоф.

— Ноты, только ноты.

Он разгладил лист, окунул гусиное перо в чернильницу и начал писать. Кристоф прочёл через его плечо:

— «Мо... моей подруге... Элеоноре фон Бройнинг... Людвиг ван Бетховен».

Собственный почерк ему очень не нравился — какой-то уж очень детский и буквы корявые. Он посыпал бумагу песком, резко повернулся и протянул лист девочке.

— Мне, Людвиг? — Леноре широко раскрыла глаза от удивления. — А что это за ноты? Ты принёс мне их для упражнений?

— Нет. Это... это моё первое напечатанное сочинение. — Он презрительно махнул рукой. — Ничего особенного, две небольшие вариации марша господина фон Дреслера. Был такой оперный певец в Капелле, он, правда, уже умер. Мои вариации понравились господину Нефе даже больше, чем сам марш.

— Здесь написано. — Элеонора посмотрела на ноты, — par Louis van Beethoven[24]... Огромное спасибо, Людвиг. Клянусь, эти ноты, — она судорожно прижала их к груди, как бы желая спрятать от чужого взгляда, — я сохраню, сохраню навсегда. Может, исполнишь?..

Он кивнул, сел на скамью, порылся в нотах.

— Исполню, — и вдруг прямо-таки упал на рояль, — а может, мне по-другому сварьировать марш?

Левой рукой он сыграл маршевую мелодию, правой выбил бешеные октавы стаккато. Он вдруг понял, что нужно бороться, борьба уже захватила его.

Пляска ведьм превратилась в горький, жалобный плач, полный тоски и печали. Людвиг раздвинул широкие толстые губы, казалось, он шептал заклинания, обращённые к пальцам и клавишам.

И тут вдруг он увидел Франца Вегелера. Ненавистный соперник с улыбкой произнёс:

— Никто против тебя ничего не имеет, Людвиг.

Элеонора промолчала и начала ещё более пристально всматриваться в ноты, словно ища в них защиту. Но её глаза!..

Чуть позже вернулась госпожа фон Бройнинг и сразу же удивлённо спросила:

— Что с Людвигом? Он промчался мимо меня с искажённым лицом. Что здесь произошло?

— Ничего, chere Maman[25], — ответил за всех Кристоф. — Людвиг подарил Леноре своё первое напечатанное сочинение. Сел к роялю, начал играть, потом вдруг вскочил, захлопнул крышку и...

— Может, кто-либо из вас обидел его каким-нибудь необдуманно сказанным словом?