Аппассионата. Бетховен

— Как ты сказал? Ты слишком высокого мнения о себе. Тогда ты также должен быть вечен. Уж об этом я позабочусь. Когда мы поженимся, я каждое утро рано-рано буду дёргать тебя за волосы и восклицать: «Вставайте, господин Людвиг ван Бетховен! Начинайте трудиться, чтобы сделать ваше искусство бессмертным! Сони на такое не способны».

Она крепко поцеловала его и захлопнула за собой дверь.

Вскоре в гостинице объявился полковник лейб-гвардии его императорского величества граф Йозеф фон Финта. Он был одет в мундир с регалиями и позументами, держал под мышкой треуголку с плюмажем, а другой рукой поддерживал под локоть графиню Элизабет. Они оба искренне хотели помочь, но ничего не могли сделать.

Графиня Анна Барбара неподвижно лежала, равнодушно глядя в потолок. Время от времени её начинало трясти, и тогда врач подносил ко рту графини сильнодействующее лекарство, которое, однако, не могло вернуть ей силы. Она по-прежнему пребывала в полуобморочном состоянии.

— Выпейте, мама. — Тереза подносила к её губам стакан.

Графиня послушно пригубила отдающую горьковато-пряным запахом жидкость.

Граф Финта подул на пышный плюмаж своей треуголки и глазами дал понять жене, что им здесь больше делать нечего. Она согласно кивнула в ответ.

Жозефина проводила их и, вернувшись, услышала, как мать сказала Терезе:

— Деточка, подойди к окну и посмотри, не идёт ли кто.

— Нет, никого, мама.

Уже стемнело, и Жозефина спросила:

— Может, зажечь свет, мама?

— Нет, ради Бога, нет! Я очень устала и хотела бы заснуть. А вы стойте у окна и не сводите глаз с улицы. Обещаете? Тогда я точно засну. Да, и скажите Яношу, что, если появится господин Мюллер, пусть мне немедленно доложат. Даже если это произойдёт глубокой ночью.

Когда мать заснула, Жозефина шепнула сестре:

— Я так боюсь за Людвига... Больше, чем за себя.

— Уже светло. — Жозефина окинула сонным взглядом комнату. — Сколько времени?

— Девять часов, счастливый сурок. Я уже хотела разбудить тебя.

Жозефина спрыгнула с кровати, раздвинула шторы и прищурилась, глядя на залитую солнцем улицу.

— Как там мама?

— Ей гораздо лучше. Господин Мюллер, кажется, принёс ей добрую весть.

— Тогда я резко меняю своё отношение к нему. — Жозефина растёрла лицо водой. — Этот несносный субъект, видимо, умеет творить чудеса, и, если Людвиг не будет против, я подарю ему в знак благодарности пряничное сердце. Во сколько он пришёл?

— В семь. Тебе, наверное, придётся принять участие в семейном совете.

— Я понимаю в купле-продаже столько же, сколько телёнок в алгебре. — Жозефина тщательно причесалась и взглянула в зеркало. — Я умею ездить верхом, танцевать, смеяться и неплохо играю на фортепьяно. Так сказал вчера Людвиг. Ох уж мне этот несносный человек! Из него каждый комплимент нужно клещами вытаскивать. Скажи, Тереза, мы сможем сохранить Мартонвашар? Я так хочу прогуляться с Людвигом по парку, показать ему дом...

— Не знаю, Пепи. Мама сказала вчера: «Позови Жозефину, наше будущее теперь зависит только от неё».

Тереза уже начала терять терпение, долгое ожидание выматывало нервы, но тут, наконец, вернулась Жозефина.

— Пепи!.. Господи, что с тобой?

Сестра, казалось, даже не слышала её. Она металась по комнате, как загнанный зверь, потом вдруг покачнулась, подбежала к окну, распахнула его и тут же снова закрыла. Затем она истерически рассмеялась и закричала:

— Янош! Где Янош?

— Я сейчас приведу его, Пепи.

— Да, да, и потише, чтобы мама не слышала.

Она бросилась на кровать Терезы, громко всхлипнула и снова рассмеялась.

— Наша мама! Графиня Анна Барбара Брунсвик! Её сиятельство! Noblesse oblige! Тереза, ну где же Янош?

Наконец старик лакей вытянулся в струнку возле кровати. Он взглянул на Жозефину и побледнел как мел, однако голос его оставался ровным и спокойным:

— Чего изволите, сударыня?

— Я прошу, я умоляю, — она вдруг бросилась ему на шею, — защитить меня, Янош. Обними, обними меня.

— Сударыня...

— Нет, нет! — Она резко оттолкнула его. — Ты всего лишь лакей, но я, уроженка знатного рода, не стою тебя. Извини, что коснулась тебя своими грязными руками. И его, его я тоже испачкала, и теперь я больше не имею на него права и словом с ним не обменяюсь. Но ты должен сходить к нему.

— К кому, сударыня?

— К господину ван Бетховену, к кому же ещё? — Она даже разозлилась на преданного лакея за его бестолковость. — Ты знаешь, где он живёт. Помнишь, ты сопровождал нас туда. И скажи ему... А что тебе ему сказать? Скажи ему, что... сегодня уроки отменяются. Дескать, тут такое случилось... нет, этого ты ему не говори. Только про уроки, понял? И пусть он сегодня не приходит в «Золотой гриф». Я сама к нему приду. Скажем, вечером, даже очень поздним, когда все спят и воры выходят творить свои тёмные дела. Ты одолжишь мне свою накидку, Тереза? Ты всё понял, Янош? — Она гневно топнула ногой. — Как, ты ещё не ушёл? Иди к этому убогому нищему музыканту и не забудь поклониться ему. Я бы отвесила ему гораздо более глубокий поклон, чем ты или кто-либо другой, но...

После ухода расстроенного, ничего не понимающего Яноша Жозефина презрительно скривила рот: