Аппассионата. Бетховен

— Что вы сказали? — Бетховен прижал руки кушам. — Лавровый венок? Шедевр? Эх, будь я итальянец или француз!.. — Он встал и согнул спину в низком поклоне. — Ну разве я не достоин похвалы? Блудный сын вернулся и теперь, раскаявшись, пытается вернуть свою, казалось бы, уже безвозвратно потерянную репутацию. Полагаю, князь, что, подобно библейскому персонажу, вы также можете забить упитанного тельца. Я сильно проголодался. А собственно говоря, сколько времени?

— Час ночи.

Бетховен устало закрыл глаза и отвернулся.

Развитие событий полностью подтвердило правоту Бройнинга.

Решающее сражение действительно произошло неподалёку от Аустерлица[75]. Бетховен довольно равнодушно воспринял сообщение о нём. Ну хорошо, пусть изменник нанёс поражение его нации, но разве представители этой нации, в свою очередь, не громили и не унижали его? Пока в общественном мнении не произошло никакого перелома. Поддержку он, как и прежде, мог снискать лишь у нескольких друзей и восторженных поклонников.

Аустерлиц! Французы захватили свыше ста пятидесяти пушек, им достались все знамёна русской гвардии, они взяли в плен двадцать генералов и тридцать тысяч солдат и офицеров. Более двадцати тысяч трупов остались лежать на поле битвы.

Император Александр бежал в Россию. Император Франц был вынужден вернуться в Вену и жить на правах арендатора в своём собственном дворце, куда снова торжественно въехал корсиканец.

Наполеон назвал Аустерлиц своей самой «прекрасной битвой». Видимо, для него не было более прекрасного зрелища, чем остекленевшие глаза десятков тысяч ещё недавно здоровых, полных сил людей.

Когда появился Бройнинг, Бетховен закричал, срывая на нём злость:

— Ты редкостный лентяй, Стефан! Мне нужно либретто, понимаешь, либретто! Вы же себя выставляете в смешном виде. Да ваш Придворный Военный совет можно спокойно закрыть, вы там всё равно позволяете себе только шушукаться за хорошо обитыми дверями. Ты принёс текст?

— Да! — Высокий, рослый Бройнинг встал на цыпочки и несколько свысока посмотрел на Бетховена.

— Большое спасибо, Стефан. А теперь, пожалуйста, убирайся к чёрту.

— А я уже у него.

— Стоп! Подожди минутку! Ты, кажется, принёс мне очень хорошую вещь. Отличный текст, Стефан. Как, ты ещё здесь?

Иногда его охватывали приступы безудержного веселья. Обычно это случалось, когда у него всё ладилось, и смех он воспринимал как своего рода доброе знамение...

Как-то в конце января пришёл Лихновски и сразу же обрушил на него поток слов:

— Бетховен, я пришёл к вам по поручению жены. Вы так давно не показывались у нас. Нельзя так долго сидеть взаперти, иначе вы погубите себя. Нужно сделать небольшой перерыв. Французы расположились в моём имении и в замке Грэц. Я собираюсь туда и хочу взять вас с собой.

— Подождите немного. — Бетховен сыграл несколько аккордов, затем взял нотный лист. — Слушайте, а где Риз? — Он смущённо улыбнулся и провёл ладонью по лицу. — Я действительно нуждаюсь в хорошем отдыхе. Совсем забыл, что Риз получил призывную повестку и уже давно находится в Бонне.

— А вообще, зачем он вам, когда здесь я. У меня карета внизу.

— Было бы очень мило с вашей стороны отвезти эту гору нот Клементу и копиистам. А когда ваше сиятельство собираетесь отбыть в Грэц?

— Через четыре-пять дней. А как ваши успехи? Хоть продвинулись?

— Не то слово! Я уже закончил второй вариант «Фиделио».

— Бетховен!..

Непрерывно валивший с неба густой снег превратился в дождь, яростно барабанивший по крыше кареты.

Судя по встретившему их колокольному звону, в деревушке или, вернее, небольшом городке Грэце было не менее трёх церквей. Дома здесь были низкие, крытые соломой, в окнах мелькали блёклые огоньки и ритмично дёргались силуэты людей. В Грэце жили в основном ткачи.

В воздухе сильно пахло хмелем — видимо, неподалёку находилась пивоварня, — и громко тявкали собаки, а местные жители, проходя мимо замедлившей ход кареты, низко кланялись и спешили удалиться.

— Вы не устали, Бетховен? — спросил Лихновски.

— Нет. Я как раз сочинил две превосходные фиоритуры для моей новой симфонии.

— Для Четвёртой?

— Да нет, уже для Пятой. Я умудряюсь готовить сразу в нескольких горшках.

— Снова на героическую тему?

— Просто несколько вариаций, обыгрывающих пение иволги.

— Странные у вас мысли, Бетховен.

Карета остановилась перед замком. В окнах, за неплотно задёрнутыми шторами, метались огни свечей. Они миновали выстроившихся рядами лакеев и горничных с согнутыми в низком поклоне спинами. В огромной прихожей вполне можно было разместить маленький дом. Бетховен окинул беглым взглядом выложенные деревянными панелями стены, украшенные картинами в золочёных рамах и многочисленными оленьими рогами, и подумал, что источником этого богатства здесь также послужили пот, слёзы и нужда окрестных обитателей.

— Добро пожаловать, ваше сиятельство. Добро пожаловать, достопочтенная госпожа графиня. — Человек в охотничьей куртке, несмотря на породистое лицо, явно принадлежал к служивому сословию. Произнося традиционные слова приветствия, он вновь танцующей походкой отошёл назад и замер в ожидании приказаний.