Аппассионата. Бетховен

Репетиция была в самом разгаре, и выполнявший обязанности дирижёра скрипач Клемент как раз собирался вытереть обильно струящийся по лбу пот.

— Мадемуазель Мильдер, пожалуйста, ещё одну партию, и вы, господин Майер, тоже.

Певица Мильдер, исполнявшая роль Элеоноры — Фиделио, гневно топнула ногой:

— Мою партию невозможно исполнить. Её нужно изменить.

— Я поговорю с господином ван Бетховеном, — согласно кивнул Клемент. — Но сейчас я очень прошу вас, мадемуазель Мильдер, и вас, господин Майер...

Через какое-то время он снова раздражённо опустил дирижёрскую палочку:

— Господин Майер, мне очень жаль, но вы опять сфальшивили.

— Я?! — возмущённо воскликнул Майер. — Да здесь вся музыка фальшиво написана!

Музыканты дружно рассмеялись, кое-кто даже зааплодировал. Несколько скрипачей тут же принялись корябать смычками струны и устроили настоящий кошачий концерт. Трубачи, в свою очередь, протрубили диссонанс из «Героической симфонии».

— Прислушайтесь к мнению остальных, господин Клемент. — Майер дрожащей рукой показал на оркестровую яму. — Я до конца дней своих не устану повторять, что мой покойный свояк никогда бы не позволил себе написать такую мерзость, лишь по недоразумению именуемую музыкой.

В зрительном зале было темно, и никто не заметил появления Бетховена.

Этой Мильдер ещё даже нет двадцати, а она уже изображает из себя примадонну. Да перед любым известным оперным композитором, скажем, перед тем же аббатом Фоглером, она бы ползала на коленях.

А исполнитель роли Пизарро Майер получил известность исключительно как свояк Моцарта. Других талантов за ним вроде бы не числится.

Стефан фон Бройнинг положил Бетховену руку на плечо и величественно повёл головой в сторону двери. В фойе взад-вперёд расхаживался взволнованный Зоннляйтнер. Заслышав их шаги, он обернулся и глухо пробормотал:

— Мы с Трейчке, как полагается, представили либретто в цензуру, но не учли злобы и коварства ваших соперников. Кто-то из них начал заранее плести хитроумную интригу, и в итоге нам разрешили исполнять со сцены только музыку. Надеюсь, вы понимаете, куда именно нацелен удар?

— Что же такого предосудительного нашли в либретто? Вроде вполне невинный текст, ничего подозрительного.

— А образ губернатора Пизарро, в нарушение всех законов бросающего Флорестана за решётку? Впрочем, господин ван Бетховен, почему бы вам не обратиться лично к императору?

— К какому именно?

— К Наполеону.

Бетховен изобразил на лице раздумье и через минуту-другую твёрдо сказал:

— Неплохая мысль, но у творческого человека должен быть хоть какой-то характер.

— Что я вам говорил, Зоннляйтнер? — сочувственно улыбнулся Стефан фон Бройнинг. — У моего друга Людвига много недостатков, но никто не упрекнёт его в слабоволии. Он никому не привык кланяться. Так пусть же за дело возьмутся оба сведущих в юриспруденции проныры, я уже вижу свет в конце пещеры, только до него ещё нужно докопаться. А теперь, Людвиг, ну-ка быстро возвращайся к Клементу, а то они ещё, чего доброго, убьют его. Это не репетиция, а поле боя, где друг против друга выкатили заряженные пушки канониры Майер и Бетховен.

Через две недели Людвиг сидел в квартире Лихновски на софе, подложив левую ногу под правое колено, и растирал берцовую кость так, как это обычно делают страдающие ревматизмом.

— Ну всё, конец. Опера выдержала только три представления. Полный провал, Стефан...

Бройнинг стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы.

— Да?

— Я рассчитывал за счёт «Фиделио» не только поправить свои финансовые дела, но ещё и жениться.

Стефан равнодушно пожал плечами.

— Впрочем, я от души благодарен тебе за разбросанные в театре листы с твоим стихотворением.

Он встал в позу и с пафосом прочёл:

Приветствую тебя, вступившего на
путь великий,
Услышь же голос громкий знатока
И робость в сердце ты преодолей!

— На этом «великом пути» я уже ухитрился поскользнуться и разбить нос. — Он хрипло рассмеялся. — Только три вечера. На первом представлении хотя бы присутствовали французские офицеры с их венскими приятельницами, на втором зал был наполовину пуст, а про третье лучше умолчать. Что, впрочем, говорят французы о «Фиделио», Стефан?

— Они выражаются примерно теми же словами, что и рецензент «Элегантного мира». Дескать, истец не в состоянии написать оперу.

— А Моцарт?

— Если исходить из этого посыла, он тоже.