Аппендикс

Как-то Лука потащил его в один из загородных монастырей. Там дала трещину абсида церкви, а Вал, который никогда не собирался быть потомственным строителем, но подглядел еще с детства меж забав всяческие масонские секреты у старших, всегда был рад заработать, ибо вечно был на мели. Собрались ехать весело, впятером, кто с гитарой, кто с флейтой. Конечно, не Джетро Талл, но тоже худоба, гнутик, и через неделю, на обратном пути, как раз с его раздающей облатки руки, двинулись в легкий трип. Для любителя ярких картин, то лихо, то равнодушно оставляющего свое Я на любом перекрестке, – это было еще одно приключение, а для новичка-Луки – повод поканючить и поорать, чтоб его тотчас же выпустили, что руль, который крутил пожертвовавший ему свою долю Фред, грохочет вслед за ним, что вот-вот настигнет и что он сам только что видел свое собственное тело, полыхающее оранжевыми цветами на лимонной траве. Фред резко остановился, летний сор и запах вечера залетел через открытые окна Дианы. Почти все, что заработали, без тени печали отдали за комнату в первой же корчме, где в результате с психопатом остался лишь Вал.

К утру Лука пришел в себя, был тих, молился, качал головой, как дятел, что в своей кардинальской шапочке трудился все утро над сосной. От дятла взгляд Вала перелетел к ворону, потом к облачкам, траве, всякой букашке и линии, и, подставив лицо солнцу, он улегся под кипарисами читать Сиддхартху. После двенадцати их должны были выставить, но, видно, пока позабыли или просто пожалели болезного. Фред обещал заехать забрать, если, конечно, опять не заиграется в свои политигры и не забудет. Надо сказать, что постепенно Вал в своем окружении все чаще оказывался чуть ли не самым старшим. Его ровесники обзаводились женами, обрастали отпрысками, принимали из рук родственников какое-нибудь дело – лавочку, газетный киоск, шли в помощники отцу-зубному. Даже его младший на три года брат выглядел куда солиднее его. Агент по страховке, он щеголял теперь в дешевом костюме с галстуком, которые Вал если б когда-нибудь и надел, то только под пыткой или чтоб посмешить очередную подружку номерами своих спонтанных переодеваний то в хриплоголосую путану, ковыляющую на каблуках и обороняющуюся сумочкой, то в страдающего нервным тиком психиатра-заику, то в водителя-дальнобойщика. Его кореши из буржуазных семей (а ведь первые годы жили как братья) тоже угомонились. Сын владельца строительных компаний пописывал в известную газету, другой – по стопам отца – занялся бизнесом, и, хотя им проще было делить свой досуг с Валом, чем другим, привязанным к графику, они все чаще исчезали: то дописать статью, то привезти партию того да сего. Стали профессионалами и некоторые из тех, с кем он еще десять лет назад начал дерзкий забег от Валле Джулия.

Высыпавшие на улицы из тесноты перенаселенных квартир, где после войны принуждали себя ужиться близкие и дальние родственники, мальчишки гоняли в футбол и толкались у настольного бильярда в церковных приходах, дурачились Двадцать пятого апреля[126] у Сан Джованни и Первого мая, вместе с отцами и дедами (сбросившими пиджаки и лишь в жилетах поверх рубах с подкатанными рукавами) вылущивали бобы из шероховатых стручков, заедая их овечьим сыром. Став постарше, в нескольких шагах от себя они заметили обделенных и униженных, изгоев и безработных, люд, вкалывавший за гроши, чтоб как-то вырастить ютящихся в бараках туберкулезных отпрысков и их матерей, измученных домашней работой и беспрерывными родами. Последних взялись пробуждать и отстаивать их девчонки, подруги, тоже родившиеся после войны. Однако просто и единоразово отстаивать кого-либо было ведь недостаточно!

Народники, или вторая тень, отбрасываемая тем же телом.

Освоив грамоту противостояния, они бросились планомерно учить ему всех оскорбленных. Собрания и споры стирали языки чуть ли не до крови, качали мускулы гражданского сознания, и так в поту дискуссий была зачата параллельная социальная культура и подспудная, внепарламентская политика. Контрмузыка, контрлитература, контрмысли, концентрирующиеся против контрреволюции.

Контрдействия: в лупящую дубинками, стреляющую слезоточивым газом во время митингов и захватов квартир полицию они вначале просто швыряли камни, а чуть позже стали стряпать ей коктейль Молотова.