Аппендикс

Так начнется новый год, и так он продолжится. Увы, совсем не долго, хотя мы еще успеем разойтись и приблизиться не один раз.

Мы будем бродить по зимнему городу в поисках Лавинии и самих себя и однажды, согретые солнцем, задремлем, прижавшись, на мраморном пьедестале у колонны на крошечной площади Де Массими, а проснемся уже под темным небом. «Смотри, – он скажет, – звездный крест!» На другой площади вода фонтана обрызгает нам лица, и мы не будем их вытирать, а на еще одной будем обжигаться горьковатым какао с Марселем, и он прямо на столе, превратив руки во влюбленную пару, протанцует нам нашу судьбу.

И наконец я не только зайду домой к Валу, но он даже познакомит меня с хозяйкой и с тем, у кого он брал время от времени машину, когда тот спал или был в отлучке, – старичок, который редко уже куда-либо выезжал и много времени проводил в больнице. А еще Вал будет заходить в лавки и взрываться словами и смехом, а я буду читать недоумение на лицах владельцев и тех, кому он будет представлять меня на улице: «Познакомьтесь, моя». «Как много у тебя знакомых». – «Они? Да это просто прохожие. Вернее, были. Я никого не знал до этой минуты. Ни с кем из них никогда не разговаривал. Мы жили в разных местах. Но теперь я вернулся. Мне только нужно поправить кое-какие дела, что накопились за много лет». Однажды мы даже двинемся по направлению к району, где жила его мать, но он вдруг передумает – еще не время. Это случится в тот же день, когда он снова решит, что у него нет достаточных качеств, чтобы быть со мной, что он слишком поздно «пришел». «Волчица, наша встреча пестрит капканами. Иллюзии исчезают. Ты будешь всегда моей звездной суженой. К следующему нашему узнаванию я хотел бы, чтобы во Вселенной больше не было даже галактик».

Скелет человека

Конечно, давний совет прятать большой палец внутри кулака не забылся, но ведь сломался он, когда кулаки были уже разжаты и началась рукопашная, и в ход пошли все конечности вместе с когтями, зубами, головой, слюнями… Зря Настька продолжала спорить! Ну конечно же, у Пушкина никогда не было детей! Ведь не мог поэт иметь каких-то там своих личных писунов-сопляков, какие-то детские елки и чешки, лыжные палки в кладовке, нюни, слюнявчики, по кочкам и в ямку – бух, ну не мог! У поэта вообще не должно было быть ничего своего. И если в самом деле он обзавелся женой, очевидно, что подобные отношения не могли длиться вечно.

После этой битвы за Пушкина я с Настей больше не разговаривала. Мне даже пришлось поменяться кроватью с девочкой, которая не принимала так близко к сердцу поэта, и теперь слева от меня оказалась Маринка. Ночью она оторвала кусок от своего носового платка и забинтовала мне палец. Хоть врачи здесь были всегда рядом, так что «и плевок долетит», как говорил один озлобленный мальчик, никто к ним по собственному желанию не обращался.

Это она месяц назад в надетом прямо на ночнуху пальтишке, в сапогах на босу ногу первой спрыгнула вниз в недавно из-за лопнувшей трубы разрытый котлован, а когда вылезла, под растущей луной в ее руке поблескивал человеческий череп. Сняв обувь у порога, с сапогами в руках минуя палаты со спящими, наспех бросив в кучу других наши пальто в раздевалке, только у себя мы рассмотрели его со всех сторон. Чуднó: на его темечке, будто шутливый чубчик, до сих пор крепился паклевидный клок. Несколько ночей подряд, пролезая через щель деревянных загородок, пока Галка-свистун, она же – знаменосец, стояла на стреме, мы собирали трофеи. Днем, возвращаясь с занятий, внутри черноты, что разодрала покрывало из багряных и золотых листьев, мы жадно подмечали пуговицы и погоны. Потом они легко отдирались от истлевшей ткани, под которой валялась та ерунда, что оставалась, оказывается, от человека. За десять пуговиц шел один металлический орел, а его плюс погон или истлевшую нашивку можно было обменять на странный жестяной полуовал с дыркой, на котором были цифры и чужеземные буквы, или просто на железный крест. Это добро мы прятали и перепрятывали, памятуя, как дотошно искали у нас под матрасами и в тумбочках запретное. Будто его можно было достать еще откуда-нибудь, кроме как из этой могилы, вдруг проступившей наружу той осенью и наспех засыпанной к первым холодам. Взрослые никак не отвечали на наше любопытство, и только одна из нянек-уборщиц наконец раскололась: оказывается, когда-то, когда немец стоял в двух шагах от Ленинграда, наше здание было превращено ими в военный госпиталь и мертвых сбрасывали прямо тут, вповалку.