Аппендикс

Ибо я первая и последняя,
почитаемая и презренная,
я блудница и святая,
я новобрачная и новобрачный.

Все, даже Кармине, стояли не шелохнувшись.

Не глумитесь же надо мной
и не бросайте меня к тем, кто был убит в насилии.
Я жалостлива и жестока.

Большой барабан тихо бил каждые пять секунд, гром сердца, подчеркивающий хаотический ритм голосов и аккордеона.

Я та, которая была ненавидима повсеместно,
и та, которая была всюду любима.
Я та, кого называют Жизнью,
и та, кого вы назвали Смертью…

На этот гностический текст – Гром, совершенный ум Диего наткнулся случайно, но с такой точностью, что снова подумал о существовании некоего заданного рисунка с легким, как будто мелом проведенным контуром. Гром, совершенный ум, сочиненный около тысячи семисот лет назад, говорил только что голосом и словами Лавинии.

На последних словах – «и больше не умрут» без паузы вступила скрипка, а за ней – аккордеон. Он играл то же самое, но в обратном направлении, и Флорин вспомнил, как в детстве смотрел на двух змей, ползущих одновременно по спирали. Одна поднималась, другая спускалась.

Четыре женских голоса с четырех различных точек запели, сменяясь, строки первой строфы стихотворения безумного поэта. Началась третья часть.

Мошкара звезд
сплетения вен
оставляют тени и свет
на пластинках гигантского веера

Женский хор сопрано продолжал:

падают парашюты
вулканы включаются
пущены в ход
у строителя много работы – перебили их контральто и с ними вступили ударные
хоть он рассеян и новичок – продолжали сопрано
он ошибается
редко, но постоянно
это бывает утром и вечером — вступил мужской хор вместе со струнными.

И так они перебивали друг друга и переговаривались, как сомнамбулы. Но вдруг музыка остановилась, голоса проснулись, и совершенно четко четыре женских и четыре мужских голоса произнесли:

Я не звал тебя, странник,
бедность – это порок,
но я добрый, можешь спать у порога.
Если будут объедки,
я их дам тебе, только трудись.
Выжить – это мой дар и работа,
не суди меня, если я выживаю вместо тебя,
а не с тобой. Твое тело полно опасностей:
рот отнимает еду, кожа – источник бактерий.
Ты можешь выпить озеро,
и твой запах мне неприятен,
твоя речь вызывает во мне тошноту.
Лучше я дам своим детям от плодов своих мук,
чем тебе.
Хочешь быть милым мне, равным мне,
так умри, не дыши,
можешь оставить имя после себя,
я вспомяну о тебе, пока оно не сотрется

Большой барабан три раза ударил фортиссимо.

Теперь можно было хлопать, Диего поклонился и смущенно сказал, что еще не конец, что-то важное должна сказать одна синьора, но сначала он просит внимания еще на пять минут, у его произведения есть четвертая часть, она не закончена, но он хотел бы, чтобы прозвучало хотя бы начало.

Все, конечно, уже посматривали на стол с бутылками, в тарелках, наверное, лежали лакомства, ну уж ладно, тут и преподаватель Диего – не мог надышаться на своего ученика – подал пример, и все снова примолкли.

Часть IV

Один мужской голос хора сказал: «Встать, суд идет». Почти все уже расселись на траве, но кто-то понял слова буквально и поднялся под удары большого барабана, однако потом снова сел.

«Тишина. Слово потерпевшим», – проскандировал женский голос.

В этом произведении, надо сказать, у нас, друзей хора, тоже была небольшая роль. Из разных точек мы должны были вставать и называть имя, и первым это сделал Флорин:

«Джерри Джонсон из Либерии». И женский хор стальными голосами добавил: «Умер от холода, найден в железнодорожном контейнере первого января тысяча девятьсот девяносто третьего года».

«Кимпуа Нсимба из Заира», – поднялся из середины публики Чиччо. «Повесился в лагере беженцев Хармондсворта через пять дней по прибытии в начале тысяча девятьсот девяносто третьего года», – ответили из другого конца контральто.