Аппликации

вы», и отправляется в банк просить о продлении ссуды. «У меня сосед-инвалид, и Влтава затопит скоро все наши кухонные принадлежности, лошадок из пено-

пласта. Я не знаю, в какой руке держать эту смесь укора и благодарности, ею

пользуюсь я нечасто». Ссуду ей все-таки выдают, пишет в Богемию брату о не-

возможности выбора между свободой и гедееровским гарнитуром, брат гово-

рит, что ему недавно тоже скостили зарплату, и смерть поглощает любовь, на

него надвигаясь аллюром. «Антиномия любви и смерти часто встречается в пес-

нях восточных славян», - говорит Милена, - «здесь ты не открыл никаких америк

и вовсе ничего не открыл, а мой сосед, который бежал четырнадцать лет назад

из хорватского плена, видел много прекрасных лиц и ненужных рыл, но не на-

шел себя, и словно сизифов камень хочет втащить на стену, каждый день про-

сыпается и просит купить газет, у меня осталась одна едва заметная вена, да и

в той уже слишком пусто, совсем ничего там нет». У меня осталась одна хоро-

шая роль, и то эпигонство – Федра, дети в кроватках умильно сжимают мишку

и тихо спят, над твоей землей как всегда враждебные веют ветры, в настоящем

времени лучше нам выпить яд, потому что дальше будет еще полней, еще насы-

щенней смыслом, и всё это нужно будет в чаше одной испить, но в доме отрав-

ленных не говорят о кислом, Милена будит соседа, шестнадцать за кофе, прыть.

Лирики

13

Пищевая цепочка

Снова сезон тропических ливней, больной бирюзы услада, Лотта взяла сачок

– там бабочка из батиста, нянюшка сеет мак, в обертке слепой де Сада читать

на качелях и прятаться неказисто. Лотта скучает в садике – нужно убить баро-

на, слугам сказать, что на воды отбыл в пикейном, остальные вещи выбросить

в ров со склона, ехать на санках, хотя какие санки за Рейном. Лотта, найдите на

карте звездного неба ковш, зачерпните воды из озера, рассмотрите под микро-

скопом, как все мы любим друг друга, и чем вам барон не хорош, в моем лице

не найдете такого друга. Нужно убить барона и слугам велеть пломбир, знать, что лягушки в пруду и червецы из груши тоже исчезнут, и воцарится мир, верить

физиогномике и не вдаваться в души. Лотта, подумайте, завтра назначен бал, а

вы идете по залу, едите пломбир, где Авель, где твой возлюбленный, так вот и

не сказал? Пеной морской обернулся, а может – в щавель. Незачем нам писать

восторженно, нужно любить крота, вынимать его еще теплым из норы на рас-

свете, потом объяли нас воды, прекрасная немота, опрокинулся парапет, засме-

ялись дети, вернулся из Куршавеля агнец наш Идиот, снова сезон тропических

ливней, самоубийства в школе, на подоконнике вырос чеширский кот, встре-

тился с Агнией, мяч утонул, доколе. Лотта, слушай-слушай да ешь, знаешь, чья

сметана в руках, и ковш потерялся, вынырнет где-то к лету, а я читаю Расина и

быстро теряю страх, теперь, наверное, к лету я не приеду, буду лежать на дне

оврага с аленьким кумачом, вспоминать рифму к слову «вечность» зачем-то, потом одежды белые, и не сказать, почем, и перережут ленточку, и разовьет-

ся лента.

14Пищевая цепочка

Трилогия Лары

Дети подсели на булочки с тмином, под пледом прячутся дивные страны, с

грехами отцов не уживается, и не хотела я быть поэтом, кто меня спрашивал, били в конце концов по пальцам линейкою, чтобы играть ровнее, и на стене

палаты под номером двадцать шесть, словно Мадонна с ключом золотым на

шее или с вязанкою бубликов, всё, что возможно, съесть, не предлагаю, при-

делай мне новые ножки, я буду ходить по станциям и предлагать себя – две-

сти страниц, не бывшая в употреблении, царапины на обложке, все идут в

Калькутту, попробуйте, не грубя, не разбивая шары золотые на первоздан-

ной ели, не слушая Брамса на пристани, двадцать восемь шагов (да, били

линейкой по пальцам и где-то мели метели, и мы не взрослели, скудный хра-

ня улов). За сорок голов прирученных всё-таки я в ответе, рыжая девушка

в платье палевом из Арденн, будем любить шампанское, будем совсем не

дети, после придут медведи и уведут нас в плен.

***

Так вот и вцепишься в эту зиму и будешь лежать комком под одеялом кра-

шеным, беличий мех в застенке, приделай мне новые ножки, ведь ты мне

уже знаком, и бегай за молоком, и жарь хмурым утром гренки, просто живи

– в подреберье не жар и не холод, так, что-то знакомое с детства, перегреет-

ся и забуду, выходи на улицу ночью, вынимай из подкладки пятак, как тебя

звали тогда, воскрешенье, как только чуду будет позволено выйти из закро-

мов, лежать на площади под стеклом и гранитом, в несмышленой кротости

не возвращаться в дом, где кухарки правят империей и о супе скорбят раз-

литом.

Трилогия Лары 15

***

Как ты здесь тонко дышишь, девочка Лара, как выносят из дома корзины, картины, картонки, как себя уберечь, что осталось после пожара – несколь-

ко статуй в Летнем, и те хороши, да ломки. Как ты неровно дышишь к миро-

вой трагедии смысла, как выносят из дома копию Ботичелли, больше не зная, где право и лево, где горько и кисло, эта весна лежит в сугробе, люблю мете-

ли. Как они ходят здесь, никого не видя, не слыша, стать бы еще незаметнее