Апрельская ночь, или Панночка (СИ)

Ганна отошла от костра, двинулась к обрыву, привалилась к могучей сосне, залюбовалась ночным небом и тихонько замурлыкала очередную песню:

- Он живё-от не зна-ает, ничего-о о то-ом, что-о одна-а дивчи-ина ду-умает о-о нё-ом… - голос негромко и легко выводил мелодию.

Балин, вызвавшийся нести дозор, решил присоединиться к панночке, но по дороге замер и заслушался - песня будила в душе что-то на диво радостное, светлое. Закончив куплет, девушка примолкла, потом произнесла не оглядываясь:

- Что, по нраву песня пришлась, чертеняка?

- Очень хорошо поёшь, Ганна, всякий раз заслушиваюсь! - Балин подошел ближе и подумал, что панночка сама похожа на ту сосну, к которой привалилась: высокая, прямая, гибкая и упругая - гнётся, да не ломается. - И песни такие необычные, ни на наши, ни на человеческие не похожи!

Ганна весело рассмеялась:

- Ну, ты загнул, чертеняка Балин! А что ж я за песни по-твоему пою, коли не человечьи? - фыркнула ещё раз, подхватила гнома на руки и заявила: - Ну, чертеняка, отдувайся теперь! Про звёзды мне расскажи, я слыхала, что ты про них много знаешь!

Следующий час прошел в беседах и обсуждениях, впрочем, Балин не забывал и о роли дозорного - он просил панночку опустить его, чтобы он мог обойти лагерь, но вместо этого девушка обошла лагерь с сыном Фундина на руках. Балин блаженствовал.

За разговорами прошёл почти весь его дозор, но перед сменой, когда Балин всё-таки обрел почву под ногами, панночка вдруг нахмурилась и спросила:

- Чертеняка, ты же его величество чертеняку сызмальства знаешь, ящера этого огнедышащего тоже, поди, своими глазьми видел? - когда Балин осторожно это подтвердил, Ганна понизила голос ещё на полтона и уточнила: - А какого тот ящер цвета? До зарезу знать нужно, чертеняка!

- Смауг, называемый также Великим и Ужасным, а кое-где - Золотым, на самом деле такого цвета, какого и положено быть драконам: цвет пламени и смерти, багрово-красный.

========== К чертовой бабушке ==========

Уже поутру, после того как Гэндальф вызвал всеобщий ажиотаж ловлей мотыля и общением с ним, а Ганна - коварным умыванием всей Компании в ледяной водице горного ручья, дозорный просвистел тревогу: в поле зрения показался отряд орков с белым предводителем на белом варге.

Первым движением души Торина было броситься вражине навстречу и зарубить-таки его до конца, ещё более окончательно, чем у врат Мории, но потом гномий король вспомнил, как он сейчас выглядит, и желание пропало. Схватиться с врагом все же хотелось без отвлекающих факторов. А то их бой, если Азог раньше не умрет со смеха, войдет в историю как Сражение двух блондинов, бррр!.. Даже думать о такой перспективе не хотелось.

Торин огляделся - все были несколько взбудоражены, ибо бежать в общем-то было некуда - все, кроме волшебника. Тот, напротив, сохранял спокойствие, будто это утро ничем не отличалось от других, будто отряд орков на границе видимости обычное дело, будто Азогу Осквернителю можно просто сказать “доброе утро”, и он спокойно отправится дальше… Одним словом - была тут какая-то странность.

Что именно скрывалось за каменным спокойствием Таркуна, стало ясно, когда над головой зашумели орлиные крылья, а огромные птицы начали подхватывать пригибающихся гномов и отправлять в короткий полет до спины ближайшего сородича. Отряд орков с гневными криками приближался - добыча уходила прямо у них из рук! - Азог нещадно погонял своего зверя, но всё было напрасно: орлы заложили несколько насмешливый вираж над вражеским отрядом и выбрали направление прямо на восток.

Вжавшийся в перья Торин ещё успел услышать:

- Что вы наболтали! Тут нет Дубощита! - Азог его, по всей видимости, не признал.

***

Очень далеко орлы их унести не смогли: хотя могучие хозяева неба были весьма выносливы, вес тринадцати гномов, хоббита, волшебника, а главное - панночки, явственно тянул им крылья. Впрочем, отряду было важно убраться от гор, кишащих гоблинами, и обрыва, где бесновался сейчас Осквернитель, так что они были благодарны и за эту помощь. Весьма благодарны.

Орлы высадили Компанию на высоком каменном острове, останце, который, по словам Гэндальфа, именовался Каррок, что в переводе с какого-то дремуче древнего языка и означало непосредственно “скала”. Торин поразился образности этого названия, но отметил про себя, что народ, который обладал таким незаурядным чувством юмора, обладал также незаурядным ростом - по лестнице, которая вела с Каррока вниз без усилий шла только Ганна, остальным приходилось почти прыгать, настолько ступени были высокими.

Труднее всех приходилось Бильбо: коротконогий хоббит едва поспевал за гномами с магом, пару раз подскользнулся, один раз чуть не навернулся вовсе, наконец терпение Ганны лопнуло, и она подхватила мистера Бэггинса на руки. Кажется, облегчение испытали все.