Всю осень она сидела, прижавшись носом к стеклу, и ждала. Она точно знала, как все произойдет. Однажды Гертруд и Леннарт придут сюда по тропинке, ведущей от шоссе. Гертруд будет в белом свадебном платье и фате, Леннарт во фраке – высокий и красивый, с белой гвоздикой в петлице…
Однажды она решилась нарисовать свадьбу Гертруд, – ведь это же не значит разболтать. Бабка заворчала, когда Биргитта попросила у нее бумагу, но все-таки вытерла руки о фартук и нашла шариковую ручку и листок почтовой бумаги. Биргитта с решительным видом уселась за кухонным столом, она точно знала, каким должен быть рисунок. Она же видела, и сколько раз, и невест и женихов в «Аллерсе»!
Но ее картинка вышла совсем непохожая на картинки из «Аллерса». Гертруд получилась слишком большая, а Леннарт и вовсе чудной, его пришлось нарисовать с растопыренными ногами, чтобы видны были фрачные фалды, и теперь казалось, что у него между ног висит мешочек. Биргитта отшвырнула ручку и закрыла глаза ладонями, ей вдруг захотелось плакать.
– Да как не стыдно! – Бабка уперла руки в боки. – Немедленно подними ручку.
Гертруд вернулась к Рождеству, но без свадебного платья. Не было и того белого наряда, только коричневое пальто и синяя косынка. Может, из-за этой косынки цвета в сторожке на этот раз не переменились: в кухне по-прежнему темнели все те же зимние сумерки.
Биргитта поплелась за ней в мансарду, но Гертруд ее словно не замечала. Зябко сунув руки в рукава кофты, она уселась на кровати. Биргитта, поколебавшись, спросила шепотом:
– Можно посмотреть на колечко?
Гертруд, съежившись, непонимающе посмотрела на нее:
– Какое колечко?
– Обручальное.
Гертруд, поморщившись, отвела волосы с лица – шестерочек уже не было, прядки уныло обвисли.
– А ты, это… Ничего не вышло. Он к жене вернулся. Все они такие.
Тем не менее Биргитта все-таки переехала следующим летом в Муталу. Пора в школу, так что больше в сторожке жить не получится – так сказала бабка. До ближайшей школы отсюда несколько миль, а школьного автобуса нет.
– И вообще – я свое с лихвой отработала, – заявила она, протягивая Гертруд Биргиттин чемоданчик. – Теперь сама крутись.
Гертруд взяла чемодан не сразу, бабка стояла какое-то время, держа его в вытянутой руке, наконец Гертруд со вздохом уступила.
– У меня такая теснотища, – сказала она. – Да еще вечерняя смена три дня в неделю, а бывает, что и чаще.
– Найдешь другую работу, – изрек дед. Он только что набил свою трубку и теперь неторопливо завязывал кисет и шарил по кухонному столу, ища спички.
– Господи! – негодовала Гертруд, пока они брели вдоль шоссе к автобусной остановке. – Дед правда чокнутый, все еще живет в прошлом веке.
Биргитта ускорила шаг. У нее на одном чулке ослабла резинка, он сполз и сбился, но она не смела остановиться и подтянуть его. Она панически боялась отстать – тогда придется вернуться в сторожку, а ей хотелось в Муталу к Гертруд, хоть у нее там и не будет собственной комнаты. Гертруд говорила, у нее там только комнатка с мини-кухней, Биргитта толком не понимала, что это значит, но готова была жить хоть в посудном шкафу, лишь бы вместе с Гертруд.
– Знаешь, что он вчера сказал? – Гертруд поставила чемодан перед собой. – Он сказал, что официантки – это те же папиросницы, а когда я спросила, кто это такие – папиросницы, – он сказал, что это такие шлюхи, которые, мол, водились в Норчёпинге, когда он был молодой. Надо же!
Биргитта как раз успела ее нагнать, Гертруд снова двинулась вперед. Ее туфли стали уже серыми от дорожной пыли, высокие каблуки вязли в щебенке.
– Папиросницы! Господи, да еще немного, и он заставит меня носить корсет и боты на пуговицах.
– Противный дед! – шепнула Биргитта, проверяя, пройдет ли.
– Точно, – подтвердила Гертруд. – Жутко противный дед.
В дедовой сторожке Биргитту не выпускали из дому, а в Мутале не пускали в дом.
– Разве нельзя выйти на улицу погулять? – спросила Гертруд, вернувшись с работы на другой день и сбросив туфли.
– Погулять? – не поняла Биргитта.
Ей как-то не приходило в голову, что можно ходить одной по такому большому городу, как Мутала. Время, пока Гертруд была на работе, Биргитта посвятила обследованию квартиры, она выдвигала один за другим все ящики из комода, роясь в мешанине из нижнего белья и косынок, нейлоновых чулок и шарфиков. Затем пооткрывала все шкафчики в кухонном закутке, вытащила несколько изюмин из красного пакета и два куска сахара из сахарницы, а потом ей приспичило в уборную. Там она пробыла почти час. Спускать воду было так интересно – прямо волшебство! До этого она всего два раза в жизни была в одном-единственном ватерклозете, и оба раза за черную рукоятку дергала бабка, так что Биргитта не сумела толком рассмотреть, что же происходит. А теперь она бросала в унитаз клочки туалетной бумаги и могла вволю любоваться, как они кружатся и пляшут, закручиваются в водовороте и пропадают.
Гертруд плюхнулась навзничь на кровать, застонали пружины.
– Ладно. Пошла бы на улицу поиграть, как другие детки…
Биргитта раскрыла рот от изумления:
– А куда мне пойти?
Лицо Гертруд злобно скривилось.