Апрельская ведьма

Никогда Кристине не забыть того первого сочельника в доме у Тети Эллен. Хотя он мало чем отличался от любого другого сочельника за любым другим семейным столом. Как по волшебству, появлялись и поглощались горы еды: селедка и рыбная запеканка, запеченные ребрышки и варенья, тефтели и сосиски, сыры и паштеты, ветчина и красная капуста. Пиво и брага передавались из рук в руки за взрослым столом, а совершенно взмокший Стиг – уже без пиджака и в сбившемся набок галстуке – пошел принести водки. За детским же столиком напитки не передавались: каждому просто поставили по бутылочке виноградного сока. Кристина не могла уже ничего в себя впихнуть, но все время застолья у нее на тарелке лежала тефтелька и сосиска в качестве алиби. Как-то само собой вышло, что на этом первом пиру у Тети Эллен она оказалась почти незамеченной. Это ее вполне устраивало. Невидимая, она зато все видела и, неслышимая, – слышала.

Впрочем, ее не услышали бы, даже если б она могла говорить. Разве маленькой девочке под силу перекричать весь этот гвалт, вырывающийся из глоток зычноголосой родни? Там, за взрослым столом, Гуннар что-то рассказывал хмельным и бойким голосом, на что Сельма отвечала пронзительным кудахчущим хохотом, Стиг восторженно колотил кулаком по столешнице, покуда, пыхтя, переводил дух – ай! ай! ай! – как резаный поросенок, – а Битте, Анита и Инга заливались серебряным смехом, летавшим под потолком, как стая ласточек. Мальчишки за детским столиком тоже хохотали, хотя никто из них не мог услышать и понять, что же такого было смешного, и спустя секунду весь этот гам прорезал пронзительный голос Маргареты:

– А что, что? Расскажите! Что он сказал?

Не хватало только голубиного воркующего смеха Тети Эллен. Но ведь она была там: подняв глаза, Кристина видела, как Тетя Эллен стоит в дверях и смотрит на своих гостей. Невольно Кристина перевела взгляд на Ингу, Аниту и Битте, на их разноцветные платья, сверкающие волосы, блестящие глаза. Тетя Эллен была не такая, со своим квадратным лицом и в своем сером платье.

Вот она, кашлянув, попыталась прорваться сквозь гвалт:

– Послушайте, вы! Слышите меня? Теперь милости прошу всех в большую комнату…

После нестройного гула и хохота первыми наконец поднялись Стиг и Гуннар – как и подобает лидерам, и положили руки друг другу на плечи. Словно одно четвероногое, правда слегка пошатывающееся существо, они направились к Эллен, расступились, не говоря ни слова, и заключили ее в объятия. И стояли так, словно спаянные воедино, – вдова Хуго и два его младших брата. Единое целое – одна семья.

– Угощенье – лучшее в мире, – сказал Стиг.

Гуннар кивнул с пьяной серьезностью:

– Абсолютно! Лучше не бывает…

Тетя Эллен рассмеялась:

– Да-да. Спасибо на добром слове. Но пойдемте, там кофе и сладости…

Голос ее звучал совсем как обычно, уверенно и ласково, но если бы кто-то посмотрел на нее более внимательно, то заметил бы, что верхняя ее губа чуть дрожит. Словно Эллен была гостьей в собственном доме.

Всю взрослую жизнь Кристине не давал покоя вопрос: как на самом деле проходили переговоры, тайные переговоры, которые наверняка велись в доме Тети Эллен в те первые рождественские праздники? Вопрос этот снова привычно ожил в мозгу, когда она свернула на парковку поликлиники. От кого все-таки исходила инициатива? От самой Тети Эллен? Или от Стига?

Хорошо, конечно, если это была Тетя Эллен, чтобы именно она шепнула деверю на ухо, что хочет оставить у себя этого ребенка, эту немую и тощую девочку с пепельными волосами. Но такого быть не могло. Тетя Эллен никогда бы не позволила себе ничего просить у родственников Хуго, ей наверняка казалось, что их с Хуго супружество было слишком недолгим, чтобы дать ей право хотя бы на его дом или страховку.

И сестра Инга тоже ни при чем. Тогда она была слишком молода – чересчур молода, белокура и погружена в собственные заботы, чтобы всерьез интересоваться чужими. Ее присутствие всегда казалось каким-то неполным, словно часть ее «я» вечно витала где-то еще. Однажды она до такой степени забылась, что сделала несколько па вальса, слышимого ей одной, и широкая форменная юбка взметнулась вокруг ног, словно бальное платье.

Нет, конечно же это идея Стига – оставить в доме Кристину, как несколькими годами позже он настоит на том, чтобы взяли Биргитту.

– Стиг Щучья Пасть! – заливается смехом Биргитта где-то в дальней дали Кристининой памяти. Кристина чуть улыбается, пытаясь втиснуться между двух припаркованных машин на стоянке для персонала. И удивляется, как это можно было позабыть Биргиттино прозвище этого самого выдающегося из деверей Тети Эллен. Теперь она припоминает, как пронзительно хохотала Маргарета, когда Биргитта сообщила эту новую кличку. Сама она в тот раз только улыбнулась – замкнутой улыбкой, сомкнутыми губами. Кристина никогда не смела смеяться вслух, когда Биргитта придумывала людям клички, втайне подозревая, что у Биргитты есть в загашнике обидное прозвище и для нее самой.