Апрельская ведьма

Она не могла понять, что заставило Биргитту именно ее, Кристину, избрать своим врагом. Но так получилось. С первой же недели при виде Кристины глаза у Биргитты сужались. А когда эта неделя завершилась, Кристина обнаружила, что у ее куклы оторваны обе руки и нога, а еще через неделю оказалась разорвана страница в библиотечной книге. Вскоре стало ясно, что, играя в саду, тоже нельзя расслабляться. Падая ничком на землю от внезапного толчка в спину, Кристина разбивала коленку и рвала чулки. Самое обидное – чулки, из-за них Тетя Эллен очень сердилась, попрекая ее тем, что чулки, между прочим, не растут на деревьях. Кристина никогда не смела признаться, что ее толкнули, потому что всякий раз на краю ее поля зрения появлялась Биргитта, и глаза у нее были еще у́же, чем обычно. К тому же у Тети Эллен были собственные принципы, и один из них – что она не любит детей, которые все сваливают на других. Дырка на чулке почти всегда получается по вине того, на чью ногу он надет. Удачей было разбить еще и коленку: тогда упреки смягчались, их компенсировали к тому же пластырем, булочкой и словами утешения.

Однако, когда Биргитта покорила вишню, наступило некоторое облегчение. Вишня росла посреди сада Тети Эллен все эти годы, суля награду тому смельчаку, который сумеет взобраться на самую верхушку. Кристина и Маргарета не раз поддавались искушению, но ни у одной из них не хватало духу вскарабкаться выше самых нижних веток. А вот Биргитте это удалось. Отдуваясь и пыхтя, она волокла свое неуклюжее тело с ветки на ветку, все выше и выше, не обращая внимания на острые сучки, оставлявшие длинные царапины на внутренней стороне ее ляжек. Маргарета полезла было за ней, но смогла забраться лишь до середины кроны, где и уселась, обхватив руками ствол. Кристина и вовсе не полезла выше, чем обычно; усевшись на одной из нижних веток, она только смотрела наверх, выворачивая шею. На Биргитту и Маргарету.

– Осторожней! – крикнула она.

Но в ответ Биргитта лишь расхохоталась своим хриплым смехом и, ухватившись обеими руками за ветку над головой, выпрямилась во весь рост. Кристина закрыла глаза. Она сама не знала, надеялась она или боялась, что Биргитта сорвется. Пожалуй, надеялась. Но когда она снова открыла глаза, Биргитта опять сидела на своей ветке. Она не упала.

То, что Биргитта оказалась такой мастерицей лазать по деревьям, вынудило Тетю Эллен в конце концов принять ее. Первые месяцы она никогда не смеялась, что бы Биргитта ни говорила и ни делала, напротив, ее голос становился суровым и повелительным, едва Биргитта попадалась ей на глаза. Но когда в тот июньский вечер она вышла в сад и увидела трех девочек, облепивших, как плоды, ветви старой вишни, ее лицо словно треснуло и разошлось в широкой улыбке.

– Ух ты! – сказала она, глянув поверх очков. – Здорово ты лазаешь, Биргитта!

Она несла в руках поднос, но тут же опустила его на газон – так стремительно, что стаканы с морсом звякнули друг о дружку.

– Посидите минутку, я схожу за фотоаппаратом!

Ей удалось снять и дерево, и всех трех девочек.

Получился удачный снимок, настолько удачный, что Тетя Эллен решила отдать его увеличить и раскрасить. Но фотограф перепутал цвета: Биргитта получила розовое платье, а Кристина зеленое, хотя на самом деле было все наоборот. Биргитта этой путанице страшно обрадовалась: с тех пор как фотография в рамке заняла свое место на буфете у Тети Эллен, Биргитта объявила, что розовый цвет принадлежит только ей.

– Теперь все, что розовое, – мое, – декларировала она, когда они в тот день ушли в Пустую комнату и улеглись в свои кровати.

– А все желтое – мое, – подхватила Маргарета. – Потому что на фото у меня желтое платье.

Кристина отвернулась к стенке. Она слышала их дыхание – ждут, что она скажет. Несколько минут было тихо, наконец Маргарета не выдержала:

– А ты, Кристина? – зашептала она. – Зеленое или синее? Или может, красное?

Кристина не ответила. Она всегда любила только розовый цвет.

Хелена стоит в дверях поликлиники и ждет Кристину.

– Я перезаписала одного из пациентов Хубертссона, но другого придется принять. А вы еще и со своими на полчаса опаздываете…

– На сегодня к Хубертссону много записано?

– Шестеро. Но мы попытаемся всех обзвонить и перезаписать.

Кристина проскальзывает в раздевалку и стаскивает зимние сапоги.

– А как Хубертссон?

– Я только что брала кровь. Сахар стал расти. Сейчас он уснул.

– О’кей. Тогда немножко подождем.

– А еще звонила ваша сестра.

У Кристины перехватывает дыхание.

– Моя сестра?

– М-м-м… Она хотела попрощаться перед отъездом, но я объяснила, что у нас тут аврал, и она обещала позвонить, когда доберется до Стокгольма.

Кристина переводит дух. За эти несколько последних часов она в суете едва не забыла, что оставила Маргарету одну в «Постиндустриальном Парадизе».

– И она просила передать привет Хубертссону, – улыбается Хелена. – Вы его, оказывается, знали, еще когда были маленькими.

Кристина, поморщась, надевает белый халат. Маргарета слишком много болтает. Как обычно.

– Да, – говорит она. – Не без того.