Апрельский кот

– Увидимся, Фая, – кивнул Саша.

– Ага. В воскресенье, – ответила я.

– Значит, на работу ты больше ходить не собираешься? Эх, Фаина, смешная ты, – пожал плечами Саша и уехал раньше, чем я сумела придумать ответ. «Смешная» – это было вовсе не то слово, не на то рассчитывает девушка при прощании с парнем, который ей нравится и которому, как она надеется, нравится тоже.

Я зашла в квартиру и моментально учуяла запах яблочного пирога с корицей. Значит, мама была в хорошем настроении. Видимо, Лизавета ничего ей еще пока не говорила. Хорошо, а то слишком много событий для одного вечера. Способность к кулинарии была унаследована Лизаветой от мамы, миновав меня. И мама, и сестра могли легко сварганить что-то вкусненькое. Если же что-то подобное пыталась сделать я, из-под моих кривых рук выходили только горелые головешки. Мама говорит – это все оттого, что я не чувствую еду, не слышу ее, пытаясь просчитать то, что нужно ощущать телом, сердцем, руками. По мне – это все ерунда какая-то. Если в инструкции сказано – жарить на сильном огне семь минут, в моем мире именно это и следует сделать. Это только персонажи «Матрицы» разговаривали с печеньем, которое тоже хотело любви.

Впрочем, чего бы я ни говорила, у меня печенья пригорали, а у мамы с Лизой – нет. Значит, следуя доводам логики, они были правы, а я – нет.

– Ма-ам, а дай пирога! – крикнула я, не найдя источника чудесного запаха на столе в кухне.

– А это и не мамин пирог, а мой, – улыбаясь, сказала Лизавета, выходя из ванной. Я вся подобралась и напряглась в ожидании плохих новостей. Если пирог с корицей делала не мама, значит, не факт, что она в хорошем настроении. А это значит, что Лизавета вполне могла все ей рассказать. – Мой руки и садись.

– Оставь в покое мои руки, – фыркнула я.

– Какой пример ты подаешь Вовке? Хватать пирог немытыми руками. Ладно, как хочешь.

– Помою, – буркнула я и подошла прямо к кухонной раковине. Из чистой вредности я вымыла руки средством для мытья посуды, хотя и знала, что Лизавету это бесит. У моей сестры все должно быть сделано по правилам, кроме, конечно, случаев, когда дело касалось ее личной жизни. Лизавета вздохнула, глядя на то, как я вытираю руки кухонным бумажным полотенцем.

– Держи. И давай, рассказывай, кто это тебя подвозил на «Фольксвагене»?

– Господи, как ты нас с десятого этажа-то разглядела? Ты что, в бинокль смотрела?

– Я – ясновидящая, – усмехнулась сестра. Она плюхнула передо мной значительный кусок домашнего штруделя, а затем (все-таки люблю я свою сестру) повернулась к холодильнику, достала оттуда упаковку пломбира и ложкой отколупала от нее шарик мороженого. Ну, не шарик – кусман со слегка скругленными краями, но кто я такая, чтобы жаловаться на форму мороженого! Штрудель был еще теплый, мороженое – в меру мягкое. Лизавета присыпала все несколькими крошками корицы. Господи, я просто не понимаю, как Сережа не женился на Лизавете после первого же в их отношениях приглашения на ужин. Мужики капризны, и путь через их желудок приводит черт знает куда.

– Ясновидящий психолог! Это, между прочим, очень классно. Ты бы озолотилась, – сказала я, уплетая штрудель. – А подвозил меня Саша Гусев. Вот так.

– Серьезно? Ты не шутишь? Это правда? Может, ты просто дразнишь меня?

– А тебе-то что? С чего бы твои глаза-то загорелись? Сплавить меня хочешь, чтобы я не смотрела на тебя осуждающим взглядом?

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, – выпалила Лиза. – Потому что люблю тебя. Разве ты не понимаешь, что без риска нельзя обрести любовь.

– О боже, я сейчас растаю, как Снегурочка, прыгнувшая в костер. Ты звучишь, как какой-то дешевый русский сериал. Обрести любовь… Можно, я не буду? А просто поем пирог и пойду спать? Ты говорила с мамой?

– Говорила с мамой о чем? – спросила мама, вырастая передо мной как голография. – Опять вы, девочки, что-то от меня скрываете?

– Ага, преступление, – пробормотала я, надеясь скрыть за раздражением замешательство. По маминому лицу можно было ясно понять, что Лизавета ей ничего не сказала. А по панике в Лизиных глазах я выяснила, что говорить о чем-либо она еще и не собиралась. Высокие, высокие отношения. Значит, Сережа у нас по-прежнему в секрете, зато я должна была «обрести любовь». – Меня проводили до дому.

– Что я слышу?! – тут же выпалила мама. – Неужели правда? Живой человек? Мужского пола? Не таксист?

– Да, да и да, – буркнула я.

– И что теперь? Год будешь думать о том, что из этого следует и стоит ли предпринимать дальнейшие действия? – хмыкнула мама. – Таблицу составишь?

– Между прочим, к вашему сведению, я записалась в секцию бадминтона, – попыталась увести в сторону их внимание. – Хотя это и было непросто. И теперь у меня болят ноги, колени, лодыжки и голова. Я ее постоянно задирала, чтобы видеть этот чертов воланчик.

– Я горжусь тобой, – выдала Лизавета. – Хоть на что-то, оказывается, ты можешь решиться ради любви.

– А когда мы сподобимся познакомиться с этим твоим живым мужчиной? – спросила мама. – Ты только не раздумывай слишком долго, просто бери и приводи его в гости.