Апрельский кот

– Да может, мне сразу уже привести его на ночь – и все? Чего тянуть? Вы же меня буквально толкаете к нему в руки? Откуда столько аморальных советов, вы же совсем не так нас с Лизой воспитывали?

– Хватит уже! – вдруг воскликнула мама. – Сейчас другое время. И то, что Лизочка родила, – совсем неплохо.

– Серьезно? – буквально вытаращилась я.

– А что? Если на тебя надеяться, так можно вообще без внуков остаться. А так у нас есть Володечка. Разве плохо? – спросила мама.

– Да? Ну конечно, сейчас же другое время. Даже лучше без мужа, верно? – почти крича сказала я.

– Фая, не нужно цепляться к словам, – возмутилась мама.

– Мама, только, ради всего святого, ты тоже не рассказывай мне о том, что я должна «обрести любовь».

– А почему нет? – удивленно спросила мама.

– Ладно, я все поняла, – воскликнула я, поднимая руки над головой, показывая, что сдаюсь. – Мораль больше не в моде в этом доме. Приведу я вам живого человека мужского пола. Довольны?

И я замолчала, полностью сосредоточившись на штруделе.

На следующий день я пришла на работу злая и не выспавшаяся. Вот как начнешь думать, так невозможно уже остановиться. Где-то к трем часам ночи я встала, устав считать баранов, и пошла искать таблетки, прописанные мне доктором Апрелем. Я перерыла всю сумку, и только потом вспомнила, что выложила их за каким-то лядом на работе… Значит, сна не намечалось. Когда пришло время вставать, я даже обрадовалась. Трудно представить, насколько скучная у нас телепрограмма для ночного эфира. Все то, что никак не пригодилось для вечера, утра и дня, сбрасывали на время, когда телевизор смотрят только отморозки, пьянь и невротички типа меня.

– Ты чего такая дерганая, Фая, – спросил Джонни, с интересом наблюдая, как я пытаюсь выломать секцию турникета на проходной.

– Ты бы лучше разобрался с пропусками, Джонни! – рявкнула я, перепрыгивая через «палочку». – Достали уже!

– Да чего ты? Это не моя работа, – услышала я крик, летевший мне вслед. Я наплевала и забыла, хотя определенное чувство стыда плескалось где-то на дне моего уже даже не наполовину, а почти совсем пустого стакана. Я пересекла двор, злясь и на себя, и на весь мир, но больше всего на Лизавету, решившую выходить замуж за человека, которого ни я, ни мама терпеть не могут. Вот из-за чего я не могу успокоиться и уснуть. Зачем он ей? Почему она видит соринки в моих глазах, но и знать не хочет, что ее собственные глаза буквально завалены бревнами? Сережа будет жить с ней, ходить по ее дому в трусах, пропадать, изменять (наверняка), заставлять Лизу плакать и жалеть о принятых решениях. Почему я так уверена в этом? Да потому что вопреки всему, о чем говорят Лизаветины учебники по психологии, люди не меняются. Не способны. Могут, конечно, сделать вид – ненадолго. Могут даже совершенно искренне верить в то, что хотят измениться. Считать, что меняются. Но это как попытаться переделать куст крыжовника в красную смородину, перекраивая маникюрными ножничками каждый листочек, привешивая пластиковые ягодки на нитках. Работы – море, результат – ноль. Особые умельцы могут, наверное, добиться внешнего сходства – на некоторое, весьма непродолжительное время, но стоит попробовать собрать урожай – и обман вскроется. А уже следующей весной, когда новая листва начнет проклевываться из почек, крыжовник снова станет самим собой. Колючий, устойчивый к нашему климату, жесткий на вкус.

– Ромашина! – услышала я голос, который надеялась слышать как можно реже. Я оглянулась и увидела, как к подъезду «Башни» подруливает идеально чистый «Лексус» с номерами фирмы. Из окна со стороны пассажира на меня смотрело лоснящееся от удовольствия лицо Постникова. – Что-то ты бледная сегодня. Похмелье? Тебе не говорили, что женский алкоголизм неизлечим? Смотри, уволят тебя, будешь бутылки собирать! – И он расхохотался, довольный собственной шуткой. Я попыталась было сдержаться, а затем вдруг подумала – к черту. Зачем?

– А вы, значит, наработали на личного водителя? – спросила я. – Поздравляю.

– Спасибо, Ромашина, спасибо, – высокомерно кивнул он. – Фирма ценит своих героев.

– А где же ваш чемоданчик? – поинтересовалась я самым мирным, нейтральным тоном.

– Какой чемоданчик? – переспросил Постников, продолжая механически улыбаться.

– Ну как же. Для откатов, – пожала плечами я. – Или вы каким-то другим способом продвигаетесь по служебной лестнице?

– Это клевета! – побелел Постников, и я с удивлением отметила про себя, что невинная шутка, кажется, вызвала шквал эмоций у столь нелюбимого мной финансового аналитика. Пальцем в небо? Постников смастерил независимый, чрезвычайно занятой вид, отвернулся от меня так, словно хотел показать, что для него меня и на земле-то не существует. Он распахнул дверь служебной машины, выскочил из нее, держа в руках какие-то папки с документами, и проскользнул в здание, даже не потрудившись закрыть за собой дверь автомобиля. Водитель, коренастый, коротко стриженный парень, вышел и со злостью хлопнул дверью за него.