Апрельский туман

Ум, давно ставший станком, размышляет на темы, которые совершенно не волнуют меня, а я все спускаюсь по ступенькам, и сердце уже колотится во всем моем теле. Еще немного — и оно разорвет меня на куски. Липкие руки скользят по перилам, коленки дрожат и сгибаются, но все это очень далеко от меня, потому что за эти считаные ступеньки я успеваю заново прожить всю свою жизнь — жизнь, в которую привела меня Ника. Прочный сплав разрозненных воспоминаний, голосов, встреч, разговоров, мелодий, созвучий, целых миров непробиваемой стеной окольцовывает мою душу, но я прорываюсь сквозь эту стену — и взмываю все выше, разрезаю перину кучевых облаков, царапаюсь об острые перистые шпили, еще выше… И вот мы уже стоим с Никой у подножия изумрудного Холма, и теплый ветерок треплет меня по щеке…

Последний пролет, она оборачивается — и волна мягкого, теплого, морского, апрельского, родного тумана обрушивается на мою гудящую голову, захлестывает изнывающее сердце и сбивает с ног. Я кубарем слетаю вниз, а Ника подхватывает меня.

Я плачу, как маленький ребенок, на теплом узком плече. Закрыв глаза и вцепившись в драгоценное тельце, реву как белуга — и чувствую, что огромное, страшное напряжение, которое сковывало меня, уже не съеживается фальшиво, как раньше, внутри, чтобы потом с новой силой распуститься и превращать меня в ничтожество. Теперь оно навсегда выходит из меня, смываемое мощной морской волной.

— Да, просто брата срочно вызвали в Ш. — он у меня врач, военный. Сказал, что если я не поеду с ним, то превращусь в растение. Или в дерьмо.

— Так у тебя есть брат… Ты никогда не говорила, — сказала я и покраснела. Как она могла рассказать об этом, если это было нарушением нашего договора — моего договора?!

— Да, брат, старший. Он, собственно, и воспитал меня — мы ведь сироты. Мама от рака умерла, когда мне было три года. Отец спился и пропал. Брату было тринадцать, не знаю, что бы я без него делала.

Мы брели по темной аллее, и снова пошел первый снег. Я боялась заговорить. Все, что вертелось в голове, казалось банальным и пустым. Она тоже никак не могла подобрать слов.

Набравшись духу, я сказала:

— Ведь между нами все останется как прежде? Только…

— Только теперь мы не будем ничего бояться. И постараемся совсем не думать о себе. Это, кажется, единственное спасение… Знаешь, я пока там с братом была — такого насмотрелась. Ты бы видела этих детей!.. В общем, почти как у Ремарка, только теперь уже вживую. Раньше я думала: почему всех так потрясает детская смерть, а гибель взрослого — это так, мелочи жизни. Но когда видишь этих крох в таком состоянии…

Много думала, причем о конкретных вещах. И знаешь, меня не перестает покидать с тех пор ощущение чудовищной ошибки. Словно мы просто дали себя околпачить кому-то, а думали, будто все, что у нас в голове, принадлежит только нам. Мы положились на опыт, почерпнутый из книг, и решили, что все уже испытано, что все уже известно, что все уже пройдено и ничего интересного в этой жизни нет и быть не может. Раньше, чем научились восхищаться. Но теперь, теперь все будет иначе… Не знаю, что там, неизвестно, пустят ли нас еще в наш мир, — возможно, это нужно заслужить здесь. И я буду, я хочу, я надеюсь пройти этот испытательный отрезок достойно и осмысленно. Разорвать порочный круг самолюбования и увидеть других, и не бояться их и своей непостижимости. Не бояться, не размышлять — а делать. И желательно — делать что-то хорошее…

Я молчу и не знаю, что ответить. Мне и самой приходило нечто подобное в голову, но тогда нужно было признать, что многие годы, по сути, лучшие, прошли впустую, а все, что я передумала за это время, было ошибочным и безосновательным. Признать все это потребовало бы от меня мужества, которым я не обладала.

— Так что, закрыть на все глаза и…

— Не закрыть, а раскрыть. Или хотя бы постараться. Вера, мир слишком хорош, чтобы наш взгляд на него — тяжелый и беспросветно тоскливый — был правильным. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Давай попробуем, а там будет видно.

Я ужасаюсь произошедшей в ней перемене:

— И что: семьи, дети, работа и дурацкие разговоры — все это тоже?!

— Не думай о будущем. Знаю, звучит, словно избитая фраза из примитивного фильма. Не думай о будущем, не думай о времени вообще — бессмысленно тяготиться тем, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Нужно просто допустить, что мы еще находимся на начальной ступени развития, а за ней — качественно новое знание, которое полностью изменит нас, наш взгляд на мир и на себя, сделает по-настоящему счастливыми. Возможно, наш мозг еще слишком сырой и незрелый, чтобы дерзать задумываться над онтологическими вопросами, мы отравлены глупыми книгами и собственной гордыней, не допускающей мысли, что кто-то может быть развитее… высокоорганизованнее нас.