Летучая мышь пищала и бросалась, потрескивая крыльями, а вонь заполнила комнату. Наконец она стихла, из крынки пошел дым. Вивдя попросила какую-нибудь вещь хозяина. Женщина дала ей платок, которым он в танце, вспотев, вытер лоб. Вивдя бросила платок в огонь, тот вспыхнул и задымился, а на дворе залаяли собаки. Молодица схватилась за сердце – раздался стук в ворота.
– Это он, он, – вскрикнула она испуганно и одновременно радостно, и хотела уже бежать, но старуха ее остановила.
– Нет, еще немного подержим его.
– Но он здесь, собаки его учуяли!
– Погоди, не спеши. Будет лучше после того, как его накажешь. Еще успеешь его встретить, а пока подождем, пусть остынет. А то ведь, несчастный, бежал, взопрел. Так ему и надо – раз не хотел делать по воле, сделает поневоле. Пока огня не гаси. Жги эти жилы и говори: «Как эти жилы сжимаются и корчатся, так пусть сжимается и корчится сердце той шлюхи, что моего мужа приворожила». Возьми эту тряпку и тащи по полу, приговаривая: «Пусть живодеры так ту изменницу волокут по улице, пусть ее грудь пробьет огненная клешня, пусть ее мерзкое мясо собакам на жир выбросят».
Из леса донеслось уханье. Вивдя посмотрела в ту сторону и забормотала:
– Сова! Ты ухаешь в лесу, но напрасно. То, что потаскуха совершила, тайной не будет. Пусть так за ней все голосом твоим ухают, пусть ее шлюхой все называют. – Затем обратилась к хозяйке: – Сплюнь трижды и приговаривай: «Как слюна эта падает на землю, пусть так ее лицо короста облепит! Пусть ее язвы обложат! Пусть на себе червей собирает, в навозе лежит с паршивыми нищими!» У меня в ухе зазвенело. Хватит этих чар. Обидчица понесет наказание. – Вивдя выглянула в окно и кивнула: – Иди теперь, приветствуй своего гостя. Знать, припекло ему, раз в одном сапоге прибежал. Но не очень домой спеши, чтобы мы успели прибрать наше чародейство.
Женщина выбежала к воротам, а Вивдя с Рутой вынесли котел через другие двери за дом и опрокинули в траву. Старуха разбила палкой крынку, а черепки разбросала. Они вернулись в комнату. Женщина была в отчаянии – ее муж сидел в кресле, положив руки на колени, и тупо смотрел перед собой. Она что-то ему говорила, но он словно не слышал. Женщина бросилась к Вивде, не сомневаясь, что это все последствия чар, главным образом потому, что Вивдя не пустила ее сразу к воротам, а продолжала колдовать. Старуха успокоила ее, как могла, и велела принести яйцо и бокал с водой. Далее уже Рута держала этот бокал над головой мужчины, а Вивдя разбила яйцо и влила его в бокал. Мужчина сразу вздрогнул и обхватил лицо руками, а яйцо стало темнеть, аж почернело. Тут только он пришел в себя и, приговаривая: «Боже, как я устал!», поплелся к постели. Через несколько дней молодица прислала им в благодарность поросенка. Но все это время Вивдя ходила сама не своя и очень переживала, чтобы мужчина совсем не обезумел.
Рута и не заметила, как из-за изукрашенных тенями и тишиной лип появился вечер и стал развешивать клочья тумана по деревьям и кустам ивняка. Остатки дня мягкими бархатными свитками сползали в реку, только круги разбегались, словно циркулем начерченные, вынырнуло что-то из тумана, забормотало, зашелестело, плюхнулось в траву, умерло, и тишина, наконец, разлилась молоком, и потонуло в ней все живое. Со стороны города бамкнули колокола. Пора было возвращаться, пока ворота не закрыли. Но конек домчал ее вовремя, как только она вошла в ворота, за ее спиной поднялись разводные мосты, заскрипели засовы, а тяжелые, окованные железом решетки опустились. В городе Рута спешилась, и когда она шла, держа в одной руке уздечку, а в другой корзину с разным зельем, ее догнал стройный высокий паныч, одетый, как королевский паж, в обтягивающую куртку и штаны.
– Вам привет от Вивди, – прошептал он довольно игривым тоном, как бы заигрывая.
Рута вздрогнула, догадавшись, кто рядом с ней.
– Вы знаете, где она?
– Живет в Винниках. Ведет тихую спокойную жизнь добропорядочной хозяйки – куры, гуси, утки. Хотя для постоянных клиентов, таких, как я, ее сердце всегда открыто.
– Я бы хотела ее проведать.
– В любое время, только дайте знать. Я приеду за вами в бричке. А хотите – в карете, запряженной шестеркой вороных.
– Нет, я поеду когда-нибудь сама и верхом.