Аптекарь

– Амалия – венец моего искусства. Вероятно, вы уже догадались, что создал я ее из мандрагоры. Я! Сам!.. Ну, не совсем сам, а вот с ним. – Он кивнул на Франца, а тот довольно улыбнулся. – Она – идеальное существо! Безотказная. Покорная. Добрая. Ничего нежнее я в своей жизни не встречал. Идеальная женщина, а ведь вы знаете, что в каждой женщине живет теща. Но не в Амалии. Она – сама по себе. И, казалось бы, независима от Луны. Но однако… однако есть определенные подозрения, что все же зависима.

– Как же это возможно? – поинтересовался я. – Ведь не Луна ее сотворила.

– Луна сотворила мандрагору, – сказала Рута, – но та, что годится для магии, вырастает только под виселицами.

– Вот! Именно! – подхватил Иоганн. – В этом вся загвоздка. Я просил Франца, чтобы он, выкапывая корень, следил, не выглядывает ли Луна из-за облаков. Однако, видно, он не уследил. От Луны трудно скрыться. Когда я работаю над своими записками, где раскрываю самую главную женскую тайну, Луна всегда заглядывает в окна. Ее взор падает на стол, устланный бумагами, она внимательно вчитывается в то, что я написал. Я смело всматриваюсь в ее бледное лицо и вижу, как меняет оно краску, наливаясь гневом. Я не могу помешать ей в чтении, ее взгляд проникает сквозь любую преграду. И страх пронизывает меня: что она сделает со мной, прочитав все до конца? А потом я слышу теплые шаги Амалии, она приближается ко мне, и мое сердце сжимается от предвкушения неизвестного. Вот она входит, и нежный ее голос обволакивает меня, словно золотая паутина: «Что ты пишешь так поздно, милый? Тебе еще не хочется спаточки?» Ее руки ложатся мне на плечи, щекочут шею, уши, она наклоняется, и я чувствую спиной прикосновение ее упругой груди. Лицо ее прижимается к моему, губы наши встречаются, но я вижу, что глаза она не закрыла, как делает это всегда при поцелуе. Глаза ее открыты и скошены в сторону стола. Она целует меня, ласкает, а глаза ее вчитываются в рукопись. И я вижу в глазах ее холодную ярость, я вижу в глазах ее конец. Тем не менее, покорно встаю из-за стола и иду за ней, за рукой, что ведет меня, иду в сумерки соседней комнаты, где мы оба падаем в глубокие снега простыней, одеял и подушек, где она сплетается со мной в одно целое. И вот я, тот, кто разгадал ее тайну, покорно лежу на волнах, качающих меня. На волнах, несущих меня к смерти.