Аптекарь

Каспер вернулся домой под вечер и с трепетом вошел в дом. Сарацинка сидела в углу и дремала. На столе мерцала свеча. Каспер повернул голову к полке с тарелками. Все они стояли ребром к нему, и только одна тарелка лежала плашмя. Он подошел, протянул руку и замер. Пальцы, коснувшись тарелки, почувствовали, что она еще теплая. Он перевернул ее и увидел выжженное имя. Прочитал, и сердце его забилось в бешеном темпе. Он знал этого человека, трудно сказать, насколько был на него похож. Теперь он будет смотреть на него другими глазами. И бояться, что выдаст себя взглядом. Потому что открыться своему настоящему отцу он не мог. Только не в образе палача. А как иначе? Есть ли у него другая личина? Можно только представить, какой ужас вспыхнет в глазах почтенного пана, когда он узнает, что его сын – палач. Нет, тогда им не жить в одном городе. Каспер с удивлением осознал, что и ненависть к отцу, которая теплилась в нем ранее, значительно поугасла. Он не раз думал о нем, и часто в этих размышлениях проскакивали какие-то оправдания для молодого человека, который соблазнил его мать. Ведь он мог и не знать, что она забеременела, мог ничего не знать о том, что она избавилась от его ребенка и что ее приговорили к смертной казни, так как он покинул Сянок еще до того. Почему же она его не искала? А может, и искала, и, найдя и услышав, что он от нее отрекается, решилась на детоубийство. А как бы он сам поступил, если бы оказался на месте своего отца? Если бы он был таким паном, то, по крайней мере, обеспечил бы бедную женщину деньгами, нанял для нее служанку, отправил бы ребенка учиться. Нет, он бы не отрекся от них. Хотя и держал бы это в тайне. Он бы не допустил преступления.

Но кто, кроме дьявола, мог выжечь эту надпись? Значит, Калькбреннер дьявол? Каспер почувствовал страх. Он знал, как поступают с теми, кто общался с дьяволом. Если кто-то об этом узнает, то сожгут их обоих – и Руту, и его. Он взял тарелку и швырнул в камин. Тарелка вспыхнула, но имя не исчезало, оно выделялось особым белым пламенем и шипело. Каспер толкнул тарелку палкой, имя перескочило на палку и горело на ней. Швырнул палку в огонь и следил терпеливо, пока все не исчезло.

Глава 25 Треугольник

Из записок Лукаша Гулевича

«Зима 1647 года.

Я воспользовался советом доктора Гелиаса и с ноября стал ходить учиться фехтованию. Рамзей, испытав меня, удивился, зачем мне нужны уроки, раз я и так хорошо «шермую». Я объяснил, что мне нужно усовершенствовать свое умение, чтобы быть в состоянии отразить атаку, стоя на месте и не делая слишком много шагов или прыжков с моей искалеченной ногой. И здесь действительно была возможность приобрести такую сноровку. Юлиана решила на один из уроков прийти со мной. Рамзей мгновенно выбил у нее шпагу из рук и раскритиковал ее стойку, удивляясь, что она не постигла хотя бы азов «шермерки». Она надулась и больше не ходила.

– Я же не собираюсь участвовать в поединках. Мне достаточно, чтобы защитить себя от какого-нибудь разбойника, – сказала она.