Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

– Он [Рёде] сказал мне, что хочет провести ряд экспериментов, которые покажут, как можно подать шпиону чашку чая или кофе с подсыпанным снотворным, после чего он быстро с помощью эвипана потеряет сознание на достаточно долгое время (благодаря морфию), чтобы его можно было схватить без сопротивления.

Капезиус признал: «Было очевидно, что доктор Рёде проводил эти эксперименты на заключенных». Но аптекарь утверждал, что тогда «не переживал по этому поводу», потому что дал Рёде небольшое количество морфия и эвипана, и что «кофе и наркотики смешивались не в аптеке». Некоторое время спустя ему стало известно, что один заключенный, грек, скончался от сердечного приступа после того, как выпил эту смесь. Но, как утверждал Капезиус, «нельзя было установить, в чем была причина сердечного приступа»[405].

Опустим, снабжал Капезиус врачей препаратами для экспериментов или нет, что насчет обвинений в том, что он отказывал больным заключенным в лекарствах? Кюглер стал зачитывать показания Людвига Вёрля, немецкого политического диссидента и одного из первых заключенных Освенцима. Вёрль, который работал в офисе главного врача, рассказал: всем было прекрасно известно, что Капезиуса волновало только что ценное можно было найти среди вещей заключенных. Вёрль обвинил Капезиуса в сокрытии обнаруженных там медикаментов и нежелании «тратить» их на заключенных. Доступ к ним имели только эсэсовцы.

Капезиус изобразил удивление.

– Это не так. Лекарства не использовались при лечении больных офицеров, они предназначались только для заключенных лагеря.

– Даже лучшие препараты из найденных мной не доставались эсэсовцам, – будто решив, что ранее сказанное недостаточно правдоподобно, добавил Капезиус[406].

Когда долгое заседание уже подходило к концу, судья спросил аптекаря, есть ли ему что добавить. Тот воспользовался возможностью еще раз отречься от циклона Б.

– В свою защиту хочу добавить следующее: в процессе перед военным судом в Нюрнберге, насколько я помню, главным подсудимым был доктор [Карл] Бранд. Были описаны метод использования циклона Б в газовых камерах и его поставка в лагерь. Из этих данных можно сделать очевидный вывод: эсэсовский аптекарь Освенцима, в частности я, в 1944 году никак не был связан с ядовитым газом. Прошу вас рассмотреть файлы того дела[407].

В итоге после нескольких часов допроса был составлен четырнадцатистраничный (мелким шрифтом) документ «Допрос публичного прокурора», который Капезиус подписал[408].

На следующий день, 5 декабря, двое следователей проводили Капезиуса на скоростной поезд, который отвез аптекаря из Гёппингена в Хаммельсгасскую тюрьму в Франкфурте. Его посадили в камеру с тремя иностранцами.

– Тот, что был постарше, знал тюремную систему вдоль и поперек, он совершал только такие кражи, за которые дают маленький срок, – вспоминал Капезиус.

Он пообщался с этим мужчиной и двумя другими «гангстерами, потому что хотел доказать свою невинность… уйти свободным человеком»[409]. У Капезиуса было мало времени на убеждение соседей по камере в собственной невинности. Через два дня после прибытия в Хаммельсгассе, его отвели на слушание, на котором снова присутствовал прокурор Иоахим Кюглер.

В начале заседания Капезиус сообщил судье, что четырнадцатистраничная декларация, которую он подписал пару дней назад, была зачитана ему «дважды прокурором Кюглером, а также магистратом в Гёппингене, где меня допрашивали. Мои показания представлены без ошибок»[410]. Он снова согласился отвечать на все вопросы и воспользовался возможностью дополнить ответы, данные ранее. Иногда он отвечал более чем резво, иногда вел себя вызывающе. Он снова отрицал прямую вину по всем пунктам, предъявленным Бауэром. Что касается проведения отбора на платформе, здесь Капезиус повторил, что у него не было выбора, в противном случае доктор Виртс угрожал чуть ли не убить его. Но в этот раз Капезиус несколько изменил историю о взятках, которые давал врачам, чьи имена не мог вспомнить, дабы откреститься от участия в отборе. Давая показания в первый раз, Капезиус уверял Кюглера, что «даже одного имени» не вспомнит, «возможно, доктор Рёде или доктор Менгеле».

Каким-то образом, за 72 часа его память улучшилась. Не уклоняясь, он сказал, что его «место на платформе занимал» только один врач – его венгерский друг и коллега доктор Фритц Кляйн[411]. Кляйна казнили за военные преступления в декабре 1945 года. Никакие слова Капезиуса об этом человеке нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. За прошедшие несколько дней Капезиус вспомнил, что ему сообщили в 1946 году разные этнические немцы, которых судили с Кляйном. Именно они рассказали Капезиусу секрет, когда встретили в заключении британцев: пока Кляйн «ожидал смертной казни», он был «счастлив», что «заступничеством в Освенциме он защитил [Капезиуса] от вины». Капезус полагал, это означает, что Кляйн был готов стать его алиби в вопросе отбора на платформе. А как же свидетели, видевшие его возле вагонов? Все они, как сказал Капезиус, «врут»[412].