Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Когда его снова спросили о циклоне Б, он повторял: «канистры <…> не входили в мои обязанности, ни их охрана, ни их раздача»[413]. На вопрос судьи, хранился ли циклон Б там же, где Капезиус держал аптекарский инвентарь, подсудимый избежал прямого ответа и сказал, что его препараты и инструменты «занимали примерно половину кладовой»[414].

Судья усомнился в неосведомленности Капезиуса относительно содержимого другой половины той же комнаты.

– Исходя из ваших же слов: вы провели в лагере 8–9 месяцев, занимая должность главного аптекаря. Мне сложно представить, что вы за все это время не поинтересовались или каким бы то ни было образом не узнали, что хранится в кладовой рядом с вашим собственным инвентарем.

– Я правда не знаю, что там держали, – ответил Капезиус, довольно неубедительно.

Когда разговор зашел о выдаче доктору Рёде эвипана для смертельного эксперимента, Капезиус придерживался прежней истории, сказав, что дал доктору «не смертельную дозу». Только одна деталь изменилась: он сказал, что «греческий пациент доктора Рёде <…> скончался от инсульта», тогда как двумя днями ранее он говорил о смерти заключенного от сердечного приступа[415].

В заключении, Капезиус воспользовался возможностью еще раз отречься от всех обвинений:

– Я отрицаю свое участие в каких-либо преступлениях во время нахождения в Освенциме в качестве аптекаря.

Хотя на слушании Капезиус выглядел собранным и спокойным, позже он писал, что первые дни после ареста пребывал в «шоке». Его перевели в одиночную камеру и занесли в список возможных самоубийц. Первые недели он описал как «одиночное заключение, одиночные прогулки во дворе, а если не одиночные, то в компании стукачей и шпионов». Заключение со временем «разрушает нервы»[416].

Из тюрьмы Капезиус написал Эйслеру с просьбой «прислать любые письма, хоть сентиментальные, хоть строгие», потому что «невинность человека в глазах Бога в зале суда ничего не значит»[417].

Глава 18. «Банальность зла»

Канун нового 1960 года Капезиус провел в тюремной камере. Но его печальное существование скрашивала надежда, что дело развалится, как произошло 14 лет назад, когда он находился в заключении у американцев. Надежду в него вселяли и нанятые адвокаты, Фритц Штейнакер и Ганс Латернсер, обладающие репутацией хороших защитников военных преступников. Сорокалетний Штейнакер был членом нацистской партии и служил пилотом бомбардировщика. Он был младшим партнером в юридической фирме. Латернсер был легендарным адвокатом, защищавшим на Нюрнбергском процессе верховное командование вермахта и генеральный штаб. Он также был главным адвокатом защиты на суде Макса Ильгнера по делу Farben и представителем генерала Ганса Кессельринга, приказавшего убить партизан в Риме, так что Капезиус не был его самым скандальным клиентом. В 1959 году семья Менгеле тоже связалась с этой парой, чтобы они сопротивлялись обвинениям против бежавшего доктора.

Капезиус был единственным обвиняемым в заключении, который мог позволить себе частную команду адвокатов. Никто, даже его защита, не знал, что деньги на адвокатов появились, благодаря краденным в Освенциме золотым зубам и имуществу заключенных. Штейнакер и Латернсер убедили Капезиуса, что готовы яростно бороться с любыми обвинениями. Но Бауэр не спешил бросать в аптекаря обвинением, за которое тот не понесет должного наказания. К 1960 году перед немецким судом предстало всего семь эсэсовцев, служивших в Освенциме. Прокурорам хвастаться было нечем. В том же году, например, доктор Иоганн Кремер, ведущий дневник в Освенциме, был признан виновным Мюнстерским судом. Однако Кремер провел 10 лет в плену в Польше, и немецкий судья освободил его сразу же после признания виновности, потому что он «уже отсидел» свое. А в случае с одним из самых интересных обвиняемых – им был доктор Карл Клауберг, их с Капезиусом связывали приятельские отношения в Освенциме – дело тянулось так медленно, что Клауберг умер в тюрьме, прежде чем процесс успел начаться.

Бауэр хотел добиться большего своим расследованием, одного обвинения нескольких личностей было недостаточно. Он знал, что управлением Освенцима занималось 7–8 тыс. офицеров, и понимал, что наказание понести может лишь небольшая их часть. Но это могло повлечь серьезные последствия. Бауэр представлял, что если ему удастся найти достаточно нацистов, которым будет предъявлено обвинение, и объединить их дела в один большой процесс, это поможет стране взглянуть темному прошлому в лицо: будет катарсис. Он хотел не только обнародовать имена и лица убийц низшего ранга, но и представить перед судом иерархию СС, создавшую «комплекс Освенцима». Его амбициозной целью было привлечение виновных к ответственности за преступления Холокоста, и чтобы это происходило в немецком суде, с немецкими прокурорами и судьями[418].