Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Остаток 1962 года прошел для Капезиуса тихо, но мучительно. Терпение было на исходе: он провел в заключении столько времени, а официального обвинения все не представляли. Не удивительно, что он принялся заваливать адвокатов вопросами, когда дело закроют и можно ли этот процесс ускорить. Он посылал письма знакомым, будто не беспокоясь о том, что тюрьма проверяет почту. Шурину он написал: «мою невиновность доказали <…> больше мне здесь делать нечего. Только, пожалуйста, никому об этом не сообщай»[459]. В письме Штоффелям он был неожиданно прямолинеен и описал, что именно они должны сказать, когда их вызовут давать показания. Говоря о себе в третьем лице, он писал: «Доктор Капезиус всегда подчеркивал, что сама атмосфера Освенцима вгоняла его в депрессию, и иногда, когда он ездил забирать чемоданы с медикаментами и видел прибывающий поезд, он отпускал по этому поводу унылые комментарии»[460].

Обвиняемый просил Штоффелей рассказать как они часто навещали его в эсэсовской аптеке, «разговаривали» с ассистентами-заключенными. «У нас сложилось впечатление, что начальник полностью их устраивал. Особенно Штрауха, он постоянно пел ему дифирамбы. Все выглядели накормленными, со всеми всегда хорошо обращались. Он был добр к заключенным».

Капезиус не просто так сказал им упомянуть Штрауха. Во-первых, он был мертв, так что не мог ничего опровергнуть, а во-вторых, это его давние показания связали имя Капезиуса с циклоном Б. Аптекарь напомнил Штоффелям, что они должны расписать его «общительность», или сказать, что они «в долгу перед доктором К.» за то, что он поторопил их уехать из окрестностей Освенцима, прежде чем туда пришла советская армия.

Когда Штоффелей наконец вызвали в суд давать показания, они почти слово в слово повторили хвалебное письмо, которое Капезиус сам о себе составил[461].

Единственные хорошие для Капезиуса новости в конце 1962 года не были связаны с судом. Деньги, вложенные в программу воссоединения семьи, наконец начали окупаться. Его младшей дочери Кристе первой дали разрешение эмигрировать в Западную Германию. Жена и старшие дочери, Мелитта и Ингрид, были в листе ожидания, но их заявления тоже вскоре должны были одобрить. Также он был рад, что средняя дочь, Ингрид, получила диплом биолога в Клужском университете. Это открывало для нее множество дверей в Западной Германии. Но Капезиус не мог не расстраиваться из-за того, что одну из дочерей он увидит впервые, находясь в тюрьме. Тем не менее, он не оставлял надежды, что однажды выйдет на свободу, где его встретит вся семья.

Глава 20. «Ответственные за убийство»

Судья Хайнц Дюкс начал 1963 год вестями о том, что его двухлетнее расследование завершено. Проводя его, Дюкс исписал тысячи страниц показаниями свидетелей Холокоста, проживающих в США, России, Израиле, Бразилии и европейских странах. Этот файл стал одним из крупнейших, когда-либо написанных следственным судьей. Это наконец позволило Бауэру оформить официальное обвинение. Ему не терпелось это сделать, потому что в Германии как раз активно обсуждался вопрос, надо ли продлевать срок давности убийства. На тот момент он составлял 20 лет, из-за чего в 1965 году подсудимые по делам Освенцима могли быть освобождены от ответственности, если Бундестаг не изменит закон. Поскольку на кону стояло все, прокуратура не хотела полагаться на неясное политическое решение[462].

Четвертого апреля офис Фритца Бауэра выпустил давно ожидаемое обвинение. Некоторые эксперты предсказывали, что окончание затянутого на много лет процесса не принесет ожидаемого удовлетворения. Но огромное количество и широкое разнообразие обвинений 24 подсудимых породили документ в 698 страниц, который поверг немцев в шок. На первых 195 страницах прокуроры, полагаясь на нескольких уважаемых историков Третьего рейха, изложили подробную историю Освенцима. Это послужило основой для доказательства важности роли подсудимых в работе этой машины убийства. Показания двухсот с лишним свидетелей обрисовали детали каждого конкретного обвинения. Прокуроры пришли к однозначному решению: обвиняемые были добровольными участниками преступления, делая куда больше, чем требовало «Окончательное решение».

Бауэр надеялся, что это задаст тон общественной дискуссии. За прошедшие 5 лет следователи собрали жутчайшие, шокирующие признания. Ужас газовых камер, к примеру, был передан словами Рихарда Бёка, освенцимского офицера Ваффен-СС: «Я не могу описать, как кричали эти люди. Крики длились 8–10 минут, потом наступала тишина. Через некоторое время назначенные заключенные открывали камеру. Внутри над огромной горой трупов еще висела синяя дымка. Тела так перемешались, что нельзя было сказать, где конечности одного человека, а где – другого. Однажды я заметил, что одна из жертв воткнула указательный палец на несколько сантиметров в глаз другой. Вот сколь ужасными были муки этого умирающего. Мне стало плохо настолько, что чуть не вырвало»[463].