Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Эта и много других вселяющих ужас и отвращение историй, громкие и конкретные обвинения, однозначно завладели вниманием публики. Подсудимые представляли разношерстную группу. Последний комендант, Рихард Баер, был самым высокопоставленным офицером. Были его адъютант Карл Хёкер и адъютант Рудольфа Хёсса Роберт Мулка. Были глава охраны (капитан Франц Гофман) и два его главных приспешника (Освальд Кадук и Штефан Барецки), эсэсовский врач (Франц Лукас), стоматологи и друзья Капезиуса (Вилли Франк и Вилли Шац), эсэсовские офицеры из гестапо (Вильгельм Богер, Клаус Дылевский, Пери Броад, Иоганн Шоберт, Ганс Штарк), надзиратели (Генрих Бишофф и Бруно Шлаге), медицинские санитары (Йозеф Клер, Эмиль Хантль, Герберт Шерпе, Герхард Нойберт, Ханс Нижвицкий), ответственный за личные вещи заключенных (Артур Брайтвизер) и один капо (Эмиль Беднарек).

Как ни странно, некоторых из них уже признали виновными в ранних процессах. Артура Брайтвизера, например, приговорили к смерти в огромном освенцимском польском процессе 1946 года. В 1948 году наказание сменили на пожизненное заключение, но 11 лет спустя поляки депортировали его в Западную Германию. Он вернулся к гражданской жизни и работал бухгалтером, пока Бауэр не задержал его в 1961 году.

Но бо́льшая часть обвиненных франкфуртскими прокурорами до выхода обвинения успешно избежали наказания и вернулись к довоенным занятиям, не скрываясь. Например, адъютант Карл Хёкер оказался в своем родном городе Энгерсхаузен (Северный Рейн-Вестфалия) и вновь занялся банковским делом. Друзья Капезиуса, Вилли Франк и Вилли Шац, открыли довольно успешные стоматологические клиники в Штутгарте и Ганновере. Доктор Франц Лукас, гинеколог, начал карьеру с чистого лица и устроился помощником врача в Эльмсхорне, затем продвинулся до помощника главврача, и наконец – до главы отдела гинекологии. Больница попросила его отойти от дел после того, как в 1963 году в газетах вышел материал о его службе в Освенциме, но Лукасу удалось учредить успешную частную практику, прежде чем Бауэр наконец его арестовал. Пожалуй, самый вопиющий пример – Эмиль Беднарек: ему невероятным образом удалось получить репарации, как жертве лагеря, прежде чем стало известно, что он сам был садистом капо.

Все они обвинялись в «совершении убийства» высшей степени. Обвинения некоторых были обобщенными, потому что прокурорам не удалось найти конкретную жертву. Эти преступления были частью преступления самого Освенцима. Например, адъютанта Роберта Мулку обозначили единственным виновным в «подготовке и исполнении мер по истреблению», хотя не было ни одного свидетельства, указывающего на то, что он этим занимался. Бауэр знал, что по немецкому закону доказать вину без конкретного обвинения будет сложно. И совет защиты немедленно на это набросился. Адвокат Мулки, например, сказал, что в Германии не существует понятия «функциональной ответственности», и что «если закрыть глаза на все обобщающие, иногда полемические, комментарии в обвинении <…> здесь не найти ни одного конкретного действия, в котором можно обвинить нашего клиента»[464].

Но в других случаях прокурорам удавалось найти имена убитых и связать их с конкретным обвиняемым. Освальда Кадука, например, обвинили в «избиениях заключенных блока № 8 и убийстве через удушье; он клал трость на горло поваленных на пол узников и вставал на нее ногами. Таким образом он убил многих, в числе которых был торговец алмазами Мориц Полакевиц, бывший секретарь Еврейского совета Антверпена»[465].

Семнадцатого июня прокуроры потерпели неудачу: подсудимый с самым громким именем, Рихард Баер, внезапно умер от сердечного приступа в тюрьме. Историк Девин Пендас писал, что смерть Баера «не просто повлекла за собой потерю авторитета для франкфуртских прокуроров; она означала, что суд над иерархией Освенцима будет проходить без главы этой структуры»[466]. Для адвокатов же внезапная смерть Баера стала настоящим подарком. Они поняли, что может возникнуть неясность в том, кто и какие приказы отдавал, то есть, на ком личная ответственность, а кто просто исполнитель. Это было принципиально, потому что по немецким законам приговорить можно было только того исполнителя преступных приказов, который знал о преступности приказов. В противном случае вина ложилась только на высокопоставленного офицера, отдавшего распоряжение[467].

Еще до начала суда прокуратура потерпела новую неудачу. В Германии обвинение – лишь основа, от которой суд может отталкиваться, назначая наказание. Третья уголовная палата франкфуртского районного суда не была убеждена, что все подсудимые должны обвиняться в убийстве, подразумевающем максимальное наказание. В начале лета районный суд изменил обвинения половине из них на пособничество в убийстве. Это означало, что максимальный срок, грозивший им, составлял 10 лет[468].