Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

В июне Ганс Латернсер подвел итоги, чего все подсудимые уже давно ждали. «Frankfurter Allgemeine Zeitung» назвала его речь «ироничной и оскорбительной, но довольно умной и логичной». Латернсер унизил всех очевидцев, сказав, что полагаться на их воспоминания нельзя, потому что «человеку не по силам» вспомнить столь ужасные события, какими они были на самом деле, кроме того произошли они 20 лет назад. Также он добавил, что существующая мотивация – жажда мести и политическая пропаганда свидетелей из коммунистических стран – должна была заставить всех усомниться в достоверности их показаний[518]. Он продолжал давить на излюбленную тему ложных показаний, отметив, что поскольку почти все свидетели иностранцы, они не могут участвовать в немецком процессе.

Но больше всего внимание публики привлекли извращенные аргументы Латернсера, мол, отбор был не преступлением, а проявлением милосердия. Поскольку Освенцим был лагерем смерти, выжившие были обязаны жизнью тем эсэсовцам, что отобрали их на платформе. По мнению Латернсера, проведение отборов на платформе как раз вставляло палки в колеса Третьего рейха, так как мешало ликвидировать всех евреев: проводившие отбор выбрали жизнь, а не смерть. «Можно сказать, что эти люди спасители тех, кого они отобрали, таким образом помешав планам Гитлера», – заключил он[519].

Партнер Латернсера, Штейнакер, продолжил его речь потоком упреков в сторону суда, мол, весь этот процесс – просто политический фарс и ничего больше. Он пламенно доказывал, что каким бы ужасным это ни казалось, «Окончательное решение» было принято законно по указу архитекторов Третьего рейха. Его клиенты были простыми, непримечательными людьми, которые всего лишь отдавали долг государству.

Шестого августа 1965 года, на 180-й день процесса, подсудимые официально подали прошения (по немецким законам это делается в конце суда, не в начале). Капезиусу удалось представить прошение без присущих ему запинаний и забывчивости. Было видно, что он не раз тренировался произносить свою речь. Он сказал, что стал аптекарем Освенцима по «несчастливой случайности», будучи «румынским офицером, гражданином Румынии, мужем наполовину-еврейки», который «до назначения даже не знал о существовании лагеря».

Некоторые слушатели и журналисты нахмурились после использованного Капезиусом слова «Jüdin», которое в Третьем рейхе было оскорблением для еврейских женщин.

– Ваша честь! Я никого в Освенциме не обидел. Я со всеми обращался вежливо, помогал там где мог, всем кому было нужно. Несколько раз я появлялся на платформе, чтобы забрать оттуда чемоданы медикаментов. Я никогда не проводил отбор, и я не устану это повторять. Как аптекарь, я делал свою работу, насколько это позволяли условия. <…> Я не виновен в преступлениях Освенцима. Умоляю вас меня оправдать[520].

Хотя многие, никак не связанные между собой люди, были убедительны в своих рассказах об участии аптекаря в отборах заключенных, подсудимый понимал, что должен все отрицать. Признание в проведении даже одного отбора подрывало его судьбу так же, как проведение нескольких десятков.

Подсудимые ожидали окончания суда, назначенного на тот же день. Двоих – Вилли Шаца и Пери Броада – отпустили до тех пор под залог. Настало время обсуждения приговора. Большинством в голосовании считались пять и более человек, так как в вынесении участвовали трое судей и шестеро присяжных.

В начале дебатов некоторые присяжные придерживались мнения, что прошло уже слишком много времени, чтобы сейчас полагаться на показания свидетелей, и нельзя основывать наказание только на них. Но судьи указали на документы, подтверждающие показания свидетелей. И, главное, судьи, присяжные и юристы посетили Освенцим 14–16 декабря 1964 года, убедившись в справедливости ранее услышанного. Десять дней спустя они приступили к голосованию по обвинениям против каждого подсудимого. По правилам суда сначала голосовали присяжные, начиная с самого молодого.

Вынесение вердикта назначили на четверг, 19 августа 1965 года. Наблюдатели удивились, что всем удалось договориться за 12 дней – с таким-то количеством обвинений и подсудимых. Зал суда был набит до предела. Вернулись и мировая пресса, и любопытные горожане. Хотя опросы показали, что больше половины немцев за процессом никак не следили, внезапно оказалось, что каждый хочет стать свидетелем исторического события[521]. В 8:30 подсудимых начали пускать в зал. Хёкер и Барецки присоединились к Капезиусу, тоже спрятавшись за солнцезащитными очками. Судьи вошли в зал за несколько минут до начала. Судья Гофмайер объявил, как делал каждый день последние 20 месяцев:

– Судебное заседание по делу Мулки и других объявляется открытым.

Подсудимые поднялись перед судом в последний раз.