Арабески

Никогда более не делай этого, — произнесла вторая хозяйка, беловолосая, она погрозила шейху пальчиком и десятки ее белоснежных косичек рассыпались по черному платью, и аль-Мансур, взглянув на нее, потерял дар речи, такова была красота ее, многократно превосходящая красоту предыдущей девушки, — и если ты будешь учтив и благоразумен, мы будем ласковы с тобой.

Я думаю, сестры, мы должны простить этого юношу, — сказала третья красавица, имеющая волосы цвета меди и одетая в одежды индиго, — он наш гость, а поэтому мы должны накормить его и развлечь, ибо его путь был, по-видимому, нелегок.

Аль-Мансур взглянул на рыжеволосую, и едва не упал со скамейки, и чуть не покинул этот мир, так удивительна и волшебна была красота ее, недоступная описанию поэта, который в слезах бы сломал свой калам, не в силах запечатлеть на бумаге увиденное.

13. Как прекрасные хозяйки ухаживали за шейхом аль-Мансуром

Имя первой девушки было аль-Манат, и она велела слугам внести столики с едой, и аль-Мансур, голодный, но не смеющий приступить к трапезе, ибо опасался опять не угодить чем-либо, вел с хозяйками учтивую беседу, поведав им свое имя и имя своего отца, и рассказав, по каким делам и куда направлялся, и как очутился в этом дворце. Воспоминание о важном деле, которое поручил ему халиф Харун ар-Рашид, омрачили шейха и он замолчал, и вот вторая девушка, имя которой было аль-Узза, взяла в руки лютню и заиграла, и чарующая мелодия увела мысли аль-Мансура прочь от тревожных воспоминаний, и лоб его прояснился, и он приступил к ужину и с превеликим старанием набросился на жареных цыплят, начиненных фисташками и черносливом.

Третья девушка, медноволосая, самая прекрасная из всех трех, именем аль-Лат, ударила в ладони, и рабыни принесли вино и сладости. Так пировали они, и вели легкий разговор, и музыканты услаждали их слух, и когда вино ослабило поводья их языков, аль-Лат положила в рот финик и сказала: О, аль-Мансур, сегодня ты наш гость, а мы твои служанки. Пришло время сна и ты можешь выбрать любую из нас, с кем бы тебе хотелось провести эту ночь. И знай, что та, которую ты выберешь, исполнит любые из твоих пожеланий. И аль-Мансур смутился и не раздумывая долго, указал на черноволосую. И аль-Манат встала и взяв шейха за руку, повела его за собой. Вот вошли они в комнату, где слуги зажгли свечи и заправили курильницы. И красавица скинула с себя одежды и представив взору аль-Мансура свои прелести, сказала так: О юноша. Вот я, и вот тебе мое тело, и ты можешь испробовать меня и делать с моим телом все, что тебе заблагорассудится, и я буду слушаться и повиноваться. И когда услышал это шейх, сердце его от восторга остановилось, ум затуманился, и, упав на ковры, покинул он этот мир.

Когда аль-Мансур пришел в себя, была ночь, и горели светильники, и он лежал в той же комнате, но прекрасной аль-Манат рядом не было, и шейх схватился за голову и застонал в великой горести и печали, ибо упустил такой шанс, который выпадает столь же редко, сколь редко бродяга находит на проселочной дороге алмаз, вставленный в золото и окруженный изумрудами. И шейх, исполнив молитву, поспешно оделся, и пустился на поиски хозяек, пока наконец не нашел их в главной зале, но прежде чем войти внутрь, аль-Мансур приник к дверной щели, и услышал странный разговор. Речь вела аль-Манат:

О сестры. Этот чудесный юноша — удивительный любовник, и он всю вчерашнюю ночь не давал мне сомкнуть глаз, даря величайшее удовольствие, и в этом искусстве его отличает тонкость гурмана и знатока, подобная кончику иголки, аккуратно царапающему кожу, ибо ему свойственны изысканность и такт, и он обладает умением давать женщине то, что она хочет получить, даже если она порой и сама не догадывается о своих желаниях. В память об этой ночи я хочу подарить ему семь рубинов, по количеству наших любовных схваток, в каждой из которых я умирала в криках и слезах, и вновь рождалась для дальнейших битв, чтобы опять полностью раствориться в восхитительном дурмане наслаждения.

И аль-Мансур подивился таким речам, ибо не мог вспомнить чего-либо подобного, и терялся в догадках о причине столь удивительных слов.

Он благоразумно постучался и вошел, и три девушки ласково приветствовали его. Долго же ты спал, аль-Мансур, — сказала медноволосая, — целый день мы провели в саду, дожидаясь тебя. Слуги внесли еду и плоды, музыканты заиграли на инструментах, хозяйки наполнили вином чаши, и все приступили к трапезе. Аль-Манат ласково смотрела на шейха, аль-Узза заправила курильницу ганджем и зажгла ее, аль-Мансур в задумчивости поглощал печеную рыбу, а медноволосая аль-Лат сказала, обращаясь к одной из девушек: О, аль-Узза, сестра, ты славишься среди нас искусством танца, так порадуй же гостя, станцуй перед ним и пусть он развеется, и морщины навсегда покинут его лоб. И аль-Узза покорно исполнила ее просьбу, и начался танец, столь удивительный и прекрасный, что юный шейх забыл о вине и рыбе, а аль-Лат придвинулась к шейху и зашептала.