Арабески

Когда сознание вернулось к аль-Мансуру, увидел он, себя, лежащим в постели и три прекрасные хозяйки были рядом с ним, закутавшись в покрывала, они кушали камфарные абрикосы, и бросая косточки друг в друга, вели удивительную беседу. Аль-Мансур прикрыл глаза, чтобы скрыть свое пробуждение, и внимательно прислушался.

Как он прекрасен, этот юноша, соразмерен и совершенен, и стан его подобен тонкому кипарису, и взгляд его обессиливает колдунов и дервишей, и родинки его рождают вздохи, — печально говорила аль-Манат, — в своей красоте — он сад для тоскующих и искушение для богобоязненных.

О сестрица, вспомни, как ты вчера целовала ему бедра и гладила пятки, и уснула, привязав косу к его зеббу, — смеялась аль-Лат.

О сестрица, а припоминаешь ли ты, как помочилась на него, пытаясь таким образом поднять его вялый инструмент в бой, — отвечала ей аль-Манат.

Как он смел, он не страшится битвы и не боится смерти. Как величественен его голос и утонченны его манеры, он верно из породы царей, — говорила аль-Узза, — так он любезен и пристоен. Когда я смотрю на него, я ревную к самой себе.

О сестрица, ты была словно безумная в бане и кусала его соски, пока из них не пошла кровь, — вспоминала аль-Лат, — и так нас всех перепугала, когда взяла бритву, чтобы всего-навсего отсечь его мошонку.

Аль-Мансур вскочил, как кочевник, ужаленный гадюкой, и сбросил покрывало с бедер. Девушки громко расхохотались, а юноша убедился, что для беспокойства вовсе нет причины. Зебб его был весь украшен разноцветными шнурками. Не в силах более сносить издевательства и прохлаждая глаза, занялся он поисками своей одежды, дабы покинуть навсегда дворец насмешниц.

О аль-Лат, я люблю тебя больше жизни, зачем же ты смеешься надо мной?

Ты глуп, аль-Мансур. Когда ты видишь красавицу, то становишься расслабленным и пускаешь слюни. Женщина должна быть для тебя не более, чем черепок на пыльной дороге, который ты можешь пнуть ногой или раздавить копытом коня. Плюнь на нее и она станет твоей, в безразличие к ней — залог твоей победы. А теперь ступай прочь, ты наскучил нам, — и аль-Лат завела с сестрами разговор об одном черном ифрите, который прилетая к ним в сад, часто подглядывал за девушками, и которого надлежало поймать и посадить у ворот на цепь.

Сжалься, любимая, — умолял юноша, обнимая ее колени. А верно ли говорят, что ифриты и джины, если они сделаются евнухами, способны к деторождению? — спросила аль-Манат. Вздор, — ответила ей аль-Лат, — они неспособны к этому вообще. И она в гневе сдвинула брови и дважды хлопнула в ладони, и вбежали слуги, и схватив упирающегося аль-Мансура, утащили его на можжевеловое ложе, где немилосердно отлупили палками по пяткам, после чего, наградив тумаками и подзатыльниками, выкинули за ворота в пыль. В слезах аль-Мансур покинул дворец, потирая ушибы, и отправился он в неведомое, и снова солнце висело в зените, и вновь впереди и сзади его, и справа и слева его был песок, и Отец горечи, усмехаясь, указывал ему путь.

16. Продолжение странствий шейха аль-Мансура

Шел аль-Мансур так долго, что силы стали оставлять его, и настала ночь, которая казалось никогда не наступит, ибо ночь в этом мире была только во дворцах и замках, а день — только в пустыне, и холод стал донимать шейха, и тут увидел он шестерых кочевников-бедуинов, расположившихся у костра на привал, и подойдя к ним, поздоровался с сидящими и бедуины возвратили ему приветствие. Они напоили юношу и дали ему половину лепешки, и когда аль-Мансур утолил голод, расспросили, откуда идет он, и куда направляет свой путь, и аль-Мансур рассказал им печальную историю о трех красавицах, разбивших его сердце.

И люди в синих одеждах сказали ему: О юноша, все мы шестеро — люди одного племени, верующие в Аллаха и посланца его Мухамеда. Но наша вера отлична от твоей. Мы не признаем дочери пророка и жен его. В племени нашем нет женщин, ибо они — порождения шайтана, мы избегаем их и не допускаем в свои жилища. Знай, юноша, что женщины по природе своей лживы, вероломны, упрямы, мстительны, непостоянны, подозрительны и завистливы. Они порочны и злы, их язык ядовит и невоздерженен. Они ссорят двух достойнейших, и народы начинают свои войны в споре за женщину. Они предают дружбу и разрушают союз единомышленников. Дом, в котором хозяйничает женщина — пристанище разрухи, народ, чей правитель слушает собственную жену, обречен на гибель. Подчинившийся женщине, сам становится женщиной. Все женщины — почитательницы динаров, и как бы много золота у них не было, хотят получить более этого, и такова их природа. Сделанная из левого ребра, не может женщина быть правой.

И аль-Мансур сказал: Это удивительное дело.