Арабески

Мудрецы поняли бы меня, — ответил ему ал-Джамиль.

Глупец, тебя не поняли бы поэты. Где же ты видел, чтобы поэт сравнивал букву каф с локоном красавицы, всегда наоборот, завиток на виске любимой сравнивают с кафом или изогнутым окончанием буквы ра. Верь мне, любой поэт променял бы весь этот ворох на несколько ночей в гареме. Не беги от живой красоты в мир мертвых букв. Возьми эти свитки, если они так дороги тебе, и пойдем со мной.

И ал-Джамиль взяв книги, покорно отправился за принцем. Вот вошли они в гарем и уселись на коврах, и девушки вышли к ним и захлопали радостно в ладони, увидев ал-Джамиля, и поставили перед юношами столики с лепешками, хамисом и вином, и подперли их бока подушками, и наложницы стали играть им на лютнях и арфах, бить в бубен и петь. Тут заметил ал-Джамиль, что женщина, сидящая рядом с ним, подняла на мгновение рубаху, и как увидел он ее ногу, стройную, гибкую и изящную, завораживающую изгибами, так чуть было не лишился чувств, и открыла она ему лицо, подобное золотому динару в фарфоровой чашке, и вглядевшись в нее внимательно, более не мог он отвести своего взгляда. И влюбился управитель охот в ее пальчики, родинки и медные локоны, и затянулся аркан любви на его шее.

Вот увидел аль-Мабуд, что управитель охот позабыл о книгах и рассмеялся. Но когда внимательно рассмотрел он, на кого бросает ал-Джамиль влюбленные взгляды, омрачился, ибо узнал в ней Хинд — самую прекрасную женщину в гареме. О ал-Джамиль, она по меньшей мере вдвое старше тебя, — зашептал он управителю охот, — выбери себе кого-либо помоложе. Вон смотри, те две девочки, их кожа мягкая и гладкая, как шелк, им всего двенадцать лет, но они, сдается мне, опытны и искусны в любви, и ты не пожалеешь, если обратишь на них свой взор. Вон черная невольница, ей пятнадцать лет, столько же, сколько тебе, ее грудь тверже груди Хинд, и лишена уродливого клейма, ее соски целы и не имеют тяжелых колец, она мила и приветлива. Если тебе нравятся женщины с татуированным телом, вон та красавица, персиянка, она спрашивала о тебе, и уверяю, ее скромный взор обманчив. Хинд же стара, ленива в постели, кожа ее дрябла и жестка, как чешуя рыбы, ягодицы ее сохраняют рубцы от плетей, и тело ее имеет клейма множества хозяев.

Ал-Джамиль совсем не слушал его.

19. Что происходило во дворце, пока в Дамаске собирался караван

Вот прошло десять дней, как уехал в столицу Сирии аль-Укба. Управитель охот все свое время проводил с Хинд, пропадая с ней в саду или в хранилище книг, и он привязывался к ней все больше и больше. Знающая множество языков и историй, была она ему приятным собеседником, и чем чаще они были вместе, тем больше становилось их сближение, и чем больше было их сближение, тем сильнее была их близость, но ал-Джамиль никак не мог напиться водой желания, и оно лишь увеличивало его жажду.

И юноша задавал Хинд вопросы о ее прошлом, кто она и откуда, и как попала во дворец, и откуда на ее теле различные узоры, с буквами иных азбук, и клейма и бейты стихов, но она закрывала его рот ладошкой, а свой рот запирала на ключик и бросала его в колодец молчания, оставляя ал-Джамиля в неведении. Наконец в одну из ночей она проговорилась. Лежали они в саду, ибо днями стояла столь сильная жара, что только ночью, и только среди кустов белого жасмина и камфары можно было найти вожделенную прохладу, и птицы вели тихий разговор среди деревьев, и ал-Джамиль, нежно соприкасаясь с Хинд коленями, спросил ее: Отчего ты не хочешь говорить о себе? И она ответила так: В твоих уголках глаз читаю я выколотые тонкой иголкой письмена предначертанного, и вижу явную угрозу от моего рассказа, и отчего это, мне неведомо, но знаю я, что даже одно слово моей истории может убить тебя или меня, или нас обоих. И ал-Джамиль рассмеялся этому, и принялся убеждать ее и уговаривать, и в скором времени достиг желаемого. Хорошо, слушай же, — сказала ему Хинд.

И она налила в чаши ширазского вина, подала одну из них управителю охот, отпила сама глоток, и намотав медный локон волос на палец, повела удивительный рассказ. Он расплетался подобно клубку нитей, в обратном порядке, со дня их встречи, когда принцы, ал-Джамиль и Сайф ворвались во дворец, держа на копьях отсеченные головы врагов, назад, к тем дням, когда она была счастлива в доме своего отца, готовясь к замужеству с тем, кто будет убит через год после их свадьбы, и не сможет спасти Хинд от надвигающихся на нее несчастий.

20. Рассказ красавицы Хинд