Читаем Арабская дочь полностью

Всю следующую неделю девушки не выпускают из рук мобильный телефон, следят, чтобы он не разрядился, а если кто-то идет в туалет или принимать душ, сменяют друг друга на дежурстве.

— Если бы я могла ходить в такую школу… — мечтательно говорит Лейла однажды вечером, когда вместе с Марысей они готовятся ко сну в одной кровати в спальне Лейлы.

— А какую ты заканчивала? — спрашивает образованная кузина.

— Никакую, — молодая йеменка грустно смеется. — Арабскую начальную школу и двухлетнюю для будущих жен.

— Тебе не хотелось учиться? — спрашивает удивленно Марыся.

— На образование девушек в нашем доме жаль было денег.

— Не понимаю. — Марыся подпирает голову рукой и внимательно смотрит в глаза родственнице. — Из того, что рассказывала бабушка, я могу заключить, что твоя мама образованная и очень эмансипированная женщина.

— Это давно минувшее прошлое, другая жизнь. Я ее такой не помню. Для меня она замкнувшаяся в себе, скрытная, забитая, нервная арабская домашняя курица, — неохотно описывает она свою мать.

— Так почему ты все еще здесь живешь? Все твои сестры и вообще почти все родственники убрались из дома.

— Ты спрашивала, почему я закрываю лицо даже дома, — Лейла говорит с раздражением и злостью и садится на кровати. — Так посмотри и удивись, только не кричи.

Одним движением она стягивает черный никаб и показывает подруге изуродованное лицо. Марыся натягивается как струна и прижимает ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть.

— Почему..? Как это случилось? — шепчет она.

— Когда я была маленькой, я всегда держалась за мамину юбку и все время помогала ей на кухне, так как она преимущественно находилась там. Однажды она очень спешила с обедом: взбешенный отец уже орал, что она ленивая старая жена и что он должен будет обменять ее на новую. Она тогда жарила картошку и овощи, жира было много. Она бегала как помешанная, потому что ей действительно никто не помогал. Я запуталась в ее длинной, до пола, юбке, а она споткнулась об меня. И все кипящее масло вылилось на половину моей головы и одну щеку. Мне еще повезло, что не потеряла глаз… Счастье в несчастье, — грустно улыбается она.

Черты лица Лейлы правильные и, судя по здоровой половине лица, она была бы очень красивой девушкой. Но вторая сторона выглядит ужасающе. От ожога Лейла потеряла часть волос, а больше всего шрамов на щеке, которая неестественно проваливается, создавая впечатление глубокой дыры, покрытой неровной и грубой кожей. На щеке видны синие рубцы, а в одном месте, из-за неестественно тонкой кожи, просвечивает белая кость.

— Лечили меня домашними, проверенными веками методами. Свежие еще раны смазывали бараньим жиром, и, разумеется, пошло заражение. Температура была под сорок, и воняла я, как разлагающийся труп. Это продолжалось до тех пор, пока мой брат Ашрат, которого ты уже видела на производстве, не занялся мной. Он отвел меня к доктору, а матери пообещал, что оторвет ей руки, если она еще раз смажет меня этой гадостью.

— Милая моя, — грустно говорит Марыся. — Есть специальные клиники, где делают пластические операции. Наверняка тебе могли бы помочь.

— Ага! — с горечью выкрикивает девушка, и поврежденный уголок рта неестественно изгибается вниз. — И кто должен за это платить?! Ты такая наивная!

— Подожди, я окончу школу, получу хорошую работу, и мы насобираем денег… — Марыся, увлекшись, бегает перед девушкой, описывая счастливое будущее. — Я спрошу у бабушки, если у нас что-нибудь осталось, то, может, мы уже что-то могли бы сделать.

— Хорошая ты оказалась родственница. — Лейла гладит кузину по голове.

— Кстати, о бабушке… Она рассказывала директору школы, что твой отец сделал нам визы на постоянное место жительства. Когда это она успела с ним поговорить? Я его еще не видела.

— Соврала и не покраснела. Мой папаша — в Адене, у него свои интересы и второй дом.

— Это как?

— Да очень просто. В конце концов он воплотил свои угрозы в жизнь. Женился на бабе на двадцать лет моложе нашей матери. В Сане появляется эпизодически, разве что затем, чтобы раскрутить сына на деньги и всыпать матери.

— Так что же нам делать?

— Чтобы ты могла сдержать слово с этой глупой пластической операцией, прежде всего я должна буду тебе помочь, — рассудительно говорит Лейла. — Посоветуюсь с Ашрафом, это единственный добрый человек, которого я знаю. Он будет вашим махрамом, другого не порекомендую. А теперь — спать, чтобы у тебя голова была свежей к изучению науки, моя дорогая. В этом теперь не только твой, но и мой интерес.

— Это Мириам Ахмед? — через неделю в трубке раздается голос директора школы. — Мы нашли возможность выйти из трудной ситуации. До того как вы получите визу на постоянное жительство, можете посещать занятия как вольный слушатель. Вы слишком хорошая ученица, чтобы позволить вам потерять год.

— Спасибо, господин, — шепчет Марыся. — Не разочарую. Выдавлю из себя все, что можно.


Бен Ладен


Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее