Арабская империя

Прежде чем покинуть Басру, Мусаб призвал к себе на помощь Мухаллаба ибн Аби Суфра, с которым мы в последний раз встречались, когда тот выдворил хариджитов из окрестностей Басры. После этой победы Абдаллах ибн Зубайр назначил Мухаллаба наместником Южной Персии. Теперь, получив требование Мусаба принять участие в кампании против Мухтара, он не стал слишком торопиться с ответом на его призыв. Когда же Мухаллаб, наконец, добрался до Басры «с огромной армией», то отправился повидать Мусаба. Когда стражник у входа попросил его назвать свое имя, он ударил его по лицу, разбив нос до крови, и ворвался внутрь. Был Убайдаллах садистом или нет, но здесь мы встречаемся еще с одним примером заносчивого арабского военачальника, который бьет людей по лицу. Забавно вспомнить, что, когда при жизни Мухаммада некий арабский вождь выказал признаки высокомерия, Пророк назвал его поступок пережитком язычества. По мнению Посланника Божия, мусульмане не должны быть хвастливыми или заносчивыми. Тем не менее лишь немногие народы, если вообще такие есть, могли бы совершить те поразительные завоевания, которые осуществили арабы за пятьдесят лет, и не потерять головы. На этот счет есть предание, гласящее, что сам Пророк однажды заметил, что если все высокомерие мира собрать воедино, то девять десятых его обнаружилось бы у византийцев. Едва ли он мог предвидеть, что его родные братья-арабы через пятьдесят лет унаследуют это самое качество у своих поверженных врагов. Для нас достаточно отметить, что арабы теперь стали надменной аристократией, поскольку их высокомерие должно было вскоре привести их к утрате власти.

Интересно и то, что в лице Мухаллаба ибн Аби Суфра мы впервые встречаемся с наместником персидской провинции, которого призывают встать на одну из сторон в арабской гражданской войне. Как утверждают историки, его армия была значительной, но у нас нет возможности точно определить соотношение в ее составе арабов и персов. Однако нет сомнения в том, что в нее должны были входить персидские мусульмане и вольноотпущенники. Все командиры, разумеется, имели арабское происхождение.

Получив подкрепление из Южной Персии, Мусаб ибн Зубайр двинулся к Куфе. Сам Мухтар оставался в городе, но его армия вышла навстречу завоевателям. Следует напомнить, что немалая часть войска Мухтара была набрана из персидских рабов и вольноотпущенников арабских аристократов Куфы, многие из которых бежали в Басру и теперь маршировали в рядах армии Мусаба. Таким образом, в этой войне мы видим персов с обеих сторон. Самоубийственные распри между арабскими военачальниками и племенами породили необходимость вербовать персов, и этому процессу предстояло постепенно изменить состав Арабской империи.

Когда две армии встретились, первыми со своей обычной энергией напали шииты, и некоторое время исход схватки оставался неопределенным. Затем Мухаллаб начал решающую атаку, куфская пехота дрогнула, и армия Мухтара обратилась в бегство. Когда известие об этой неудаче достигло Мухтара в куфском дворце, один из его сторонников спросил его, что теперь делать. «Не остается ничего другого, кроме как умереть», — спокойно ответил тот. Собрав остатки своих сподвижников, он построил их в боевом порядке в Харуре, деревне в нескольких милях от Куфы. Во второй битве, которая продолжалась день и ночь, шиитская армия была окончательно уничтожена, и Мусаб приказал казнить всех пленников. В конце концов Мухтар с горсткой соратников заперся в куфском дворце.

Но теперь его положение стало безнадежным, и осаждающие обложили дворец так плотно, что находившиеся внутри не получали ни пищи, ни воды. Наконец Мухтар обратился к своим товарищам: «Когда я увидел беспорядок в империи, — сказал он, — один претендент в Дамаске, другой в Мекке, Йемама охвачена восстанием, а Аравия смятением, я тоже встал наравне с ними. Я сделал не больше других, не считая того, что отомстил за кровь Али и Хусейна, о чем не позаботился народ Мухаммада. Но теперь достойнее умереть с мечом в руке, чем в страхе и унижении прозябать в этом осажденном дворце». В сопровождении девятнадцати верных сторонников Мухтар обнажил меч и, выбежав из дворца на улицы города, встретил смерть в бою с неприятелем. Именно так поступили бы и первые мусульманские завоеватели, однако это было бы куда менее примечательно, ибо тех вдохновляло горячее религиозное чувство; они верили, что смерть в битве с неверными означает немедленное приобщение к райским наслаждениям. Таким образом, как ни удивительно, в своих чисто земных раздорах арабы по-прежнему выказывали свойственное им редкое равнодушие к смерти, не слишком отличаясь в этом от первых завоевателей.

* * *