Арабская империя

Матерью Абдаллаха ибн Зубайра была Асма, дочь Абу Бакра, ближайшего друга и первого последователя самого Пророка Мухаммада. Семьдесят лет назад Посланник после проповеди в Мекке подвергся гонениям, и жители города угрожали самой его жизни. Выскользнув из города в сумерках, он вместе с Абу Бакром спрятался в пещере в этих самых горах, откуда на священный город теперь дождем сыпались омейядские снаряды. Три ночи, пока продолжались поиски, Асма под покровом темноты носила двоим беглецам еду[32]. На четвертую ночь Пророк и его товарищ решили искать убежища в Медине. Асма, как обычно, принесла им сверток с едой. Соединив два ремня, которыми она подпоясывала свое платье, она использовала их, чтобы привязать сумку с провизией к седлу одного из верблюдов. Как «та, с двумя ремнями» она уже семьдесят лет оставалась одной из героинь ислама, и во время осады все еще была жива. Оставленный чуть ли не всеми своими соратниками, включая даже близких родственников, Абдаллах пришел за советом к своей престарелой матери, которой, должно быть, тогда уже перевалило за восемьдесят. «Матушка, — якобы сказал он, — все покинули меня, даже мой сын и моя собственная семья. Осталась лишь горсть людей, едва ли способная продержаться еще час. Неприятель предлагает мне пощаду и все, что мне нужно для жизни. Скажи мне, матушка, что ты думаешь». — «Ты знаешь лучше, чем я, сын мой, — отвечала старая женщина. — Если ты веришь, что твое дело правое, ты должен быть готов умереть за него. Свободные мужчины не сдаются лишь потому, что их бросили трусливые сотоварищи. Если же твоей целью в этой войне была лишь земная выгода, то теперь разумнее всего согласиться на земную же сделку». Абдаллах склонился над дряхлой старушкой и поцеловал ее волосы. «Это и мое мнение, сказал он. — С того дня, когда я заявил права на халифат, я искал религии, а не мира, и не стремился к удовольствиям жизни. Но я хотел узнать твое мнение. Сегодня я буду убит, мама, но не оплакивай меня».

Выйдя в одиночестве из ворот в стене вокруг Каабы, с мечом в руке он погнал неприятеля вверх по узким тропинкам у подножия гор, окружавших город. Вскоре снаряд ударил его в лицо, и кровь хлынула по бороде и одежде. Помолчав мгновение, он крикнул зычным голосом:

«Наши спины трусливых ранений не знают бесчестья,
Наша славная кровь по груди потечет — к нашей чести»[33]

.

Затем его поразили другие камни, и он упал ничком. Весть об этом была незамедлительно доставлена Хадджаджу, который с одним сопровождающим поспешил туда, где лежало тело. «Никогда женщина не носила лучшего мужчины, чем этот», — сказал товарищ Хадджаджа. «Что, — вскричал последний, — ты восхваляешь человека, который восстал против Повелителя правоверных?» — «Да, — отвечал тот, — мы осаждали его здесь восемь месяцев, хотя город не защищен ни стеной, ни рвом, и каждый раз, когда он совершал вылазку, он оттеснял нас назад». Так встретил свою смерть Абдаллах ибн Зубайр; произошло это 3 октября 692 г.

* * *

Для историка одной из самых опасных ловушек является излишнее упрощение. Очень просто осуждать скверных бану Омейя и восхвалять мучеников, которых они разгромили или убили. Но результат оказывается неудовлетворительным, поскольку и на стороне Омейядов мы находим достойных и благочестивых людей, которые с горечью осуждают упорное сопротивление своих противников. Не вполне справедливы мы и тогда, когда считаем всех тех, о ком здесь шла речь, толпой вздорных арабов, делящих добычу. Что касается кающихся шиитов, то страстная преданность могиле Хусейна полностью снимает с них обвинение в корыстолюбии. А самыми незаслуженными выглядят обвинения, которые историки предъявляют находившимся под управлением искренне веровавших людей хариджитам, ратовавшим за теократическую республику. Несмотря на то что различные наместники Куфы и Басры предали смерти многие тысячи этих людей, они упорствовали в своих убеждениях, выказывая необычайную стойкость.