Арабская поэзия средних веков

Лучше не начинайте болтать о душе наобум,
А начав, не пытайте о ней мой беспомощный ум.

Вот прощенья взыскав, человек многогрешный и слабый

Носит крест на груди иль целует устои Каабы.

Разве скину я в Мекке невежества душный покров

Средь паломников многих из разноязыких краев?

Разве чаша познанья для уст пересохших найдется

У паломников йеменских, не отыскавших колодца?

Их пристанища я покидаю, смиренен и тих,

Чести их не задев, не унизив достоинства их.

Молока не испив, ухожу, и погонщикам стада

Слова я не скажу, будто мне молока и не надо,

И в могиле меня обоймет утешительный плен,

Не разбудит в ночи завывание псов и гиен.

Тьмы рабов у тебя, ты несметных богатств обладатель,

Но не рабской неволей ты столь возвеличен, Создатель!

* * *

Сколько было на свете красавиц, подобных Плеядам,
А песок и для них обернулся последним нарядом.

Горделива была, отворачивалась от зеркал,

Но смотреть на нее — другу я бы совета не дал.

* * *

Поистине, восторг — души моей природа,
Я лгу, а ложь душе — напиток слаще меда

Есть у меня господь, и, если в ад сойду,

Он дьяволу меня терзать не даст в аду

И жить мне повелит в таких пределах рая,

Где сладкая вода тенет, не убывая.

Тогда помои пить не мне в аду на дне,

Смолу на темя лить никто не будет мне.

* * *

Человек — что луна: чуть свеченье достигнет предела,
Начинает истаивать белое лунное тело.

Люди — что урожай: снятый, оп возрождается в поле

И, волнуясь, как прежде, сдается жнецу поневоле.

Не на пользу ли нам расточения вечное диво?

Мускус благоуханней, растертый рукой терпеливой.

* * *

Мы на неправде сошлись и расстались, и вот — на прощание
Понял я нрав человека: его драгоценность — молчание.

Лжет называющий сына: «Живущий». Зато никогда еще

Не был правдивее тот, кто ребенка назвал: «Умирающий».

* * *