Арабская весна

Алиссон замерла от ужаса. Современная эмансипированная женщина -она видела и пережила столько насилия за последние два дня, что при обещании нового насилия она только сжималась в комок.

– Дик… – она вспомнила – Дик…

Дик погиб.

– Заткнись, сказал! Молчать!

* * *

Она не видела человека, который ее спас. Было слишком темно, а глаза болели и не могли адаптироваться к темноте. Она чувствовала дым, запах гари, сочащийся в комнату, и видела вспышки выстрелов в окнах…

– Я тебя не убью… – вдруг сказал ее спаситель, черный силуэт на темном фоне – нет, не убью…

– Премного… благодарна.

– Не благодари. Ты женщина.

– И что?

– Если я убью женщину, то буду таким, как эти.

Алиссон вдруг почувствовала радость от того, что она женщина. В США женщины старались быть похожими на мужчин, потому что мужчины, к сожалению все больше и больше походили на женщин. Это считалось нормальным, а обратное – считалось проявлением нетолерантности и сексизма, за это можно было получить повестку в суд. Но сейчас – Алиссон понимала, что она жива только потому, что кто-то проявил себя как мужчина и вытащил ее с улицы.

Приходили воспоминания. Скверные, с большой кровью, со страхом. Боевики… автомат… выстрелы… машина… автоматный приклад… вспышка.

Господи…

– Когда-то давно… – сказал ее спаситель – я думал о том, как убить побольше американцев. Я считал их врагами, потому что они напали на мою землю. Но теперь я вижу, что вы не враги. Вы просто дураки. Идиоты глобального масштаба.

Алиссон слушала, все больше и больше проникаясь этими бесхитростными и страшными словами.

– За эти два дня я убил сто семьдесят семь врагов. И что-то около полутора сотен убил мой напарник. Все они были врагами. Все то, что говорится… правда, справедливость… угнетение, равные возможности… толерантность… терпимость к инакомыслию, милосердие… все это плевка не стоит, леди. Есть мы, и есть они. Вот и все. Чем меньше будет их, тем больше останется в живых наших детей. Я знаю это.

Алиссон поежилась. Она не помнила, как она оказалась здесь, последнее, что она помнила, это фургон и то, как она получила прикладом по голове. Но так получилось, что ее, похоже, вытащили снайперы… и один из снайперов был в одной комнате с ней…

Она вспомнила дело «Вашингтонского снайпера» – от этого ее продрал мороз.

– Ты не против, если я… буду записывать?

Снайпер пожал плечами.

– Пожалуйста…

В нем было что-то славянское. Русский?

Она попыталась начать съемку – но ничего не получилось, было слишком темно. Попыталась найти свой мобильник, там был диктофон – но не было и его.

– Господи… давай, просто поговорим.

– Давай.

Человек, который ее спас был подозрительно спокоен. Она не знала, как можно быть спокойным в такой ситуации – но это было так.

– Как тебя зовут?

– Горан. Мое имя Горан…

Серб!

– Ты серб?

– Да. Боснийский серб.

На улице послышался какой-то шум, снайпер насторожился, поднял винтовку. Ее глаза уже привыкли в темноте, винтовка на фоне окна была видна, точнее – был виден ее силуэт. Винтовка была короткой, уродливой, с наростом глушителя и коротким, изогнутым рогом магазина[54]. Это было приспособление для того, чтобы убивать людей и больше ничего.

– Ты здесь… ты наемник?

– Нет. Я солдат.

– Солдат египетской армии?

– Нет.

– Но какой же!?

– Ты не поймешь.

Алиссон, как и все американки – умела быстро перестраиваться.

– Хорошо, поговорим о чем-то другом. Ты здесь по доброй воле?

– Да. Я доброволец.

– Как ты попал сюда?

– Через Судан.

Отвлекшись, снайпер вдруг выстрелил. Дважды. Винтовка издала короткий, звенящий лязг, хлопок выстрела был ненамного громче. Алиссон вскрикнула.

– Все. Думаю, какое-то время они сюда не сунутся. Сто семьдесят девять…

– Но они… люди.

– Нет, леди, они не люди. Это животные. Чтобы быть людьми – недостаточно просто иметь две руки, две ноги и голову.

Снайпер помолчал.

– Мое родное село в Боснии несколько раз переходило из рук в руки. Мусульмане убили многих… мой отец остался в живых и успел спасти нас… а вот моего дядю посадили на кол в центре села, на площади. Это сделали мусульмане, они сделали так потому, чтобы хотели, чтобы сербы ушли и больше никогда не возвращались. Они говорили нам этим – вот что ждет вас – если вы посмеете вернуться. Но мы вернулись. И если бы не ваша авиация и ваша гражданская позиция…

Алиссон молча слушала.

– Когда у нас открылись вербовочные пункты, и стали вербовать… я пришел одним из первых. И мой брат – тоже. Мы хотели завербоваться к американцам, чтобы потом отомстить, как можно страшнее отомстить вам за то, что вы сделали с нашей страной…

Снайпер снова отвлекся. Посмотрел на то, что творилось на улице – но на этот раз не выстрелил.

– Но потом, уже в Ираке я кое-что понял. Господь… уже вершил суд над вами за то, что вы сделали… по глупости, по высокомерию, по незнанию. Это происходило на наших глазах, стоило ли вмешиваться в суд Господа. Мы встретились с братом в седьмом… и все решили.

– Твой брат жив?

– Не знаю… был жив несколько дней назад. Потом… нам уже не разрешали звонить. Мы уже были здесь.

– Ты… работаешь на нас? На правительство Соединенных штатов?