Арабская жена

Входя, спотыкаюсь о сброшенный на глиняный пол плед — что это, неужели у кого-то хватило совести войти ко мне? Я даже знаю у кого, так как ежедневно вижу его и замечаю преданный собачий взгляд, направленный на меня. Ничего ему не поможет, так как сейчас он мне противен до невозможности, хотя раньше даже жалела его. Когда он поехал на suk в Гхат, то привез мне хлопчатобумажную блузку и, чтобы никто не увидел, завернул ее в газету. Потом был изъеденный временем свитерок с дырками и брюки, которые так смердели в промежности, что я их выбросила. Может, ему кажется нормальным ставить женщину наравне с козами, которые время от времени беспомощно блеют. Однако в моей душе постоянно тлеет искра человечности и чувства справедливости, которые только затрудняют мою жизнь здесь, вернее, существование.

— Ты здесь? Иди сюда быстро. — Дед не отваживается войти внутрь, стоит у входа в мой шалаш и время от времени бьет тростью в дверь.

— Что такое?

— Ты теперь с утра будешь работать в доме, а Рамадан будет выпасать скот, так всегда было, — коротко сообщает он мне и уходит.

Утром неуверенно вхожу в дом и вижу, что семейка мне приготовила.

— Imszi, imszi. — Рабия выпихивает меня без церемоний наружу. Она стала еще грубее, и это, кстати, неплохо у нее получается. — Будешь пользоваться черной лестницей.

— Но как, ведь она ведет только на крышу? — удивляюсь я.

— И прекрасно. Сейчас там будешь работать. Легкий szughul, не уработаешься. — Однако с жалостью дотрагивается до моих тонких, как плети, рук.

Поднимаюсь наверх. Снова засмотрелась на вид, открывающийся с крыши. Замираю в неподвижности и глубоко вздыхаю.

— Нужно убрать и все приготовить, — говорит она, устремляясь к только что возведенной каморке.

Что это за жилище и для кого? Ведь помещение три на три метра можно назвать только тюремной камерой, собственно, тут нет окна, оставлено только отверстие на один кирпич.

— Красиво тут, да? — спрашивает она задумчиво. — И умывальник, и даже охлаждение! — Женщина показывает на кондиционер и довольно усмехается.

Для нее это невообразимый люкс, так как ни в одном доме в округе такого нет. Но что же это за важный гость или, может, за него больше заплатили, чем за меня? Неужели у меня будет товарищ по несчастью?

— Когда мне начинать? — спрашиваю я, не вникая в дальнейшие подробности, так как наверняка все вскоре узнаю.

— Уже, уже, как можно быстрее! — Лицо ее кажется испуганным, она машет руками. — Он может приехать в любой день! — И побежала на лестницу, как будто это она должна спешить.

Вхожу внутрь помещения. Стоит только закрыть дверь, замуровать окно — и перед нами настоящая камера смертника.

— Приехали, приехали! — слышатся крики.

С крыши я прекрасно все вижу, а меня — благодаря невысокой стенке — никто не может заметить. Пустотелый кирпич все равно что маленькое окошко, которым до меня пользовалось, наверное, не одно поколение женщин. Мужчины, в том числе и дед, который тут, разумеется, глава семьи, приближаются к воротам. Подскакивают к ним и младшие, стараются открыть металлическую створку, которая осела уже век тому назад, и с того времени ею не пользовались. С внешней стороны, под стеной, они держат свои пикапы без колес. После долгой борьбы с воротами большой, как корова, черный «мерседес» въезжает во двор. Девушки и женщины прячутся за углом дома, даже пищат от удовольствия, а важная Рабия довольно похлопывает рукой по чему попало, что вызывает еще большее веселье.

Дверь автомобиля медленно открывается, а дед и его сын с незнакомой мне деликатностью стараются помочь выйти пассажиру. Наконец около автомобиля появляется щуплый мужчина, одетый по-европейски или, скорее, в американском стиле. На нем новенькие джинсы, цветная рубашка и куртка, а на голове — бейсболка. С этого расстояния я не могу хорошо разглядеть его, но скрытое в тени лицо вроде бы принадлежит молодому человеку со смертельно-бледным лицом. Видно, что он болен, и тяжело. Из автомобиля выходит упитанный элегантный мужчина, явно постарше. Его походка и волосы с проседью кого-то мне напоминают. Через минуту у меня перехватывает дыхание в груди — это отец Ахмеда! Не верится, неужели они высылали в это место в центре Сахары всех неугодных членов своей семьи? В одно мгновение все мое тело покрывается холодным потом и меня охватывает дрожь. Может, я должна туда побежать, может, он ничего не знает о том, что сделал его сын, может, он меня отсюда вытянет? Но когда припомнила нашу последнюю встречу и его мнение обо мне — он назвал меня блондинкой-курвой! — ноги как будто приросли к полу, ибо я начинаю отдавать себе отчет в бесцельности такой попытки. Я должна сама что-нибудь придумать, потому что, если сама себе не помогу, никто этого не сделает.

— Блондинка, блондинка. — Я чувствую на моей шее крепкую ладонь и слышу свирепый шепот Рабии: — Хватит подглядывать, лучше помоги гостям войти сюда.