Арабские скакуны

— Кого?

— Мужа. Вы же его поехали искать.

— Нет, но зато я в своем мнении укрепилась, а вот муж мой, наверное, меня разлюбил. Или не любил вовсе. Ведь тут как получается… — она глубоко затянулась, выплюнула кусочек табака. — Мы, человеки, ищем любви от тех, кто якобы может любить исключительно нас. Мы таких выбираем из всех прочих и думаем, что не ошиблись, что выбранные к любви способны, что умеют любить вообще и нас будут любить — в частности. Любить всегда. А потом вдруг оказывается, что по-настоящему любят нас совершенно другие люди. Только когда это узнаешь, уже поздно, жизнь почти прошла, никакой любви уже не надо.

— Я над этим, если честно, не задумывался, — сказал я. — Получается, что не ошибиться нельзя?

— Нельзя, но пока ошибаешься — живешь, задумался над ошибками — умер. Ладно, — женщина улыбнулась, показала почти до корней съеденные зубы. Извините, я вас заболтала…

— Ничего, ничего, — сказал я, продолжил подъем, потом остановился; женщина стояла и смотрела мне вслед.

— За сигарету спасибо! — сказала она.

Я вернулся и отдал пачку ей.

— Все мне? Да я и не курю почти… — сказала она. — Балуюсь… Ну, спасибо, — она засунула пачку за отворот безрукавки. — Я ведь своего мужа не выбирала. И он меня не выбирал. У нас тогда в поселке только я на выданье была, а он — единственный холостой. Сговорились и поженились. Сразу двойня родилась, его и в армию не взяли. И другого никого я не знаю, и не нужен мне никто. Говорили, что здесь могут помочь, если не найдут его, то хотя бы поговорят со мной по-человечески, а то ведь у нас там и поговорить не с кем. Разве что… — в её бездонных глазах что-то мелькнуло: она подумала о том, совершенно другом человеке, который, видимо, давным-давно её любил и чья любовь ей была уже не нужна.

— Спасибо! — она низко поклонилась. — Спасибо вам!

Я поднялся на последний, на третий этаж. Короткая перспектива коридора, и налево и направо теряющегося в темноте, один мигающий неоновый светильник, вытоптанный линолеум на полу, прямо дверь без номера, обшитая железом, с закрытым фанерой окошком, под которым исчирканный ожидавшими ведомости аванса, получки, премии полуобломанный подоконничек, висящая на одном гвоздике табличка «Касса», а за дверью — что-то жарится, кто-то с кем-то спорит, работает телевизор. Мои пальцы побарабанили по неровному железу двери, потом я постучал в окошко. Телевизор стал работать громче, разговор пошел на ещё более повышенных тонах, шипение масла усилилось, я постучал еще раз, и дверь пошла на меня, пришлось отступить к самой лестнице, и в проеме возникла золотозубая мужеподобная женщина, с усами и щетиной, в теплых шароварах, в сером халате, в газовом платке с золотой ниткой, с большим кухонным ножом в правой руке, с недочищенной картофелиной — в левой.

— Вы не скажете, где тридцать первая комната? — спросил я.

Женщина смотрела на меня не мигая.

— А тридцать вторая?

— Мы беженцы, здесь живем с детьми, голодаем, нам от властей только хлеб дают и крупу, документов нет, муж пошел за гуманитаркой… заговорила женщина низким, густым голосом, с невероятным, сложным акцентом, в котором смешивались и кавказский, и южный, и северный, и украинский. Все на первом этаже, у них там собрание, готовятся к похоронам.

— Мне все не нужны, — сказал я. — Мне надо документы взять. И доверенность…

— Нас здесь шесть семей, что с нами будет? Куда нам пойти, а? спросила женщина.

Ее облик в свете мигающего коридорного неонового светильника был чудовищен, ужасен, если такие женщины еще и дают начало новым жизням, то этот мир вечен, гармоничен, закончен, завершен.

— Говорят, нас отсюда выгонят, новые хозяева вчера вечером спецрейсом прилетели, у них разрешение — делай что хочешь, так и написано, бумага с печатью, а над печатью — делай что хочешь! — свои слова она подкрепляла ударами ножом по воздуху, острое лезвие мелькало прямо перед моим носом. Вот вы мне скажите — где такие бумаги дают и сколько они стоят?

Я сунул руку в карман и нащупал в нем бутылочку с пустотой, бутылочку «Spirit of Holy Land».

— Возьмите, — протянул я бутылочку этой женщине. — Это мой вам сувенир. Это талисман, он поможет… — увидел, что ей никак не взять бутылочку, чуть наклонился вперед, опустил свой сувенир в карман её халата. От женщины пахло дешевыми духами.

— Вас никто не тронет, — пообещал я ей. — Волноваться не надо, все будет хорошо! Кто прилетел, тот и улетит. А такую бумагу я вам вышлю, через некоторое время обязательно вышлю. У меня есть знакомые, которые их выдают. Так что — всё будет хорошо, всё будет отлично. Так тридцать первая — там? правой рукой я указал налево. — Или там? — левой рукой я указал направо.

— Да! — кивнула женщина, начиная отступать в комнату за железной дверью. — Там!

И дверь захлопнулась.